Характерна и реакция официальной культуры на различные типы критического дискурса, представленные самиздатскими журналами и альманахами. Александр Гинзбург, составитель «Белой книги», которая содержала попытки расширить область разрешенного в советской литературе, был осужден в 1968 году на пять лет лагерей. Редактор альманаха «Феникс-66» и автор открытого письма М. Шолохову Ю. Галансков, обсуждавший правила художественного поведения для писателя, шел по одному делу с A. Гинзбургом, получил семь лет лагерей и умер в мордовских лагерях в 1972-м. Столь же резко официальная культура отреагировала на внесистемный националистический дискурс: редактор журнала «Вече» В. Осипов получил второй (после чтения стихов у памятника Маяковскому) срок (восемь лет лагерей). Редакторы и авторы двадцати номеров журнала «Евреи в СССР» менялись довольно часто: одни эмигрировали в Израиль, другие отправлялись в лагеря (как произошло с последним редактором журнала В. Браиловским, осужденным в 1981-м, спустя два года после прекращения издания). Еврейский национальный дискурс был так же неприемлем, как и русский. Не менее категорично отреагировала официальная культура на попытку совмещения политической тематики с критикой эмигрантской и советской литературы: редакция журнала «Поиски», выпустившая восемь номеров журнала, почти в полном составе была арестована и отправлена в лагеря. Вынудив эмигрировать Петра Егидеса, власти арестовали сначала B. Абрамкина, В. Сокирко, Ю. Грима, а уже после заявления о прекращении издания — В. Гершуни и Глеба Павловского.
К тем формам критического дискурса, на которые ориентировался ленинградский самиздат, официальная культура относилась куда менее болезненно. За границу были высланы редактор журнала «37» Татьяна Горичева и соредактор журнала «Северная почта» Сергей Дедюлин: оба эти журнала под давлением властей были закрыты в 1981 году[1511]
. «Метродор» прекратил свое существование в 1982-м, после предупредительных бесед с его редакторами, проведенных сотрудниками КГБ. Зато отношение официальной культуры к журналу-долгожителю «Часы» и представленному им поиску неканонического дистанцирования в виде замены общественно-политического дискурса религиозно-духовным можно определить как спокойно-равнодушное. Редакторы журнала с 1976-го по 1990 год выпустили восемьдесят номеров, не получив ни одного официального предупреждения: «Часы» смогла остановить только перестройка и свобода книгоиздания, превратившие самиздат в архаику.Правда, не менее равнодушно отнеслась официальная советская культура к новому языку описания и практикам авторов московского концептуализма: ни в художественных объектах, ни в теоретических статьях она не разглядела приговора своему будущему, приведенному в исполнение историей в следующем десятилетии.
Глава одиннадцатая
Литературная критика и конец советской системы: 1985–1991
В марте 1986-го Михаил Горбачев, за год до того избранный Генеральным секретарем ЦК КПСС, поднял на партийном съезде (он окажется для правящей партии предпоследним) вопрос о расширении гласности. Задача совершить «подлинную революцию в сознании» во имя «созидания новой жизни», к которой новый генсек призвал еще через полтора года[1513]
, во многом возлагалась на актуальную журнальную публицистику и литературную критику. Им суждено было стать важным инструментом переоценки советской истории, культурного наследия, всего комплекса представлений о литературе и ее месте в обществе. Как и в эпоху оттепели, литературной интеллигенции предстояло выступить активной силой общественного обновления.Однако спустя всего несколько лет литературная критика выпадет из «большой истории», станет маргинальным, едва заметным явлением общественной жизни. Процесс разгосударствления и коммерциализации культуры вызовет у большинства критиков, независимо от их принадлежности к тому или иному идейному лагерю, настроения разочарования и «пораженчества» и тенденцию к самоизоляции. Большинство так и не сумеет отреагировать на изменения в культурной ситуации выработкой новых критериев ее описания и оценки.
Какой в ретроспективе видится роль литературной критики конца советской эпохи? Была ли ее маргинализация вызвана, хотя бы отчасти, внутренним кризисом? Не следует ли считать это умаление роли литературной критики признаком нормализации культурной системы, ее типичной для развитых стран Запада функциональной дифференциации?
1. Изменение социального контекста литературной критики