«Невысокая, щуплая, дочка самборского старосты сильно напоминала его общим видом лица. Нос – лопаткой, змеиной головкой, малый ротик, поджатые тонкие губы. Подбородок широким углом и широкий разумно мечтающий лоб. Лишь глаза Марианны, и в действительности неземные, венисово-лунно-стальные, особенные, озаряли порою играющим светом эти блеклые черточки, – самовластно, рискованно соединяли все линии.
На балах… сердце панны вдруг стало (без спроса ее) вырабатывать яд. Вместе с тем в юном сердце, лишенном горячих приманок (а с ними и бурь благотворных – лекарства от спеси), воспиталась заносчивость самая дикая, запеклась жажда неограниченной власти. И когда Марианна, приехавшая из Заложниц в Самбор по срочному зову отца, услышала о грозящей себе помолвке с московским царевичем, она испытала какое-то смешанное ощущение: в нем и радостный девичий трепет, и ужас при мысли о неотесанном претенденте ни в какое сравнение не шли с тем огромным, мистическим чувством объятий фортуны, пониманием чудной возможности стать исторической гордой персоной, царицей в бескрайней стране, там, где власть государей священна. ‹…›
Лишь бы Углицкий выиграл царство! Но отец и князья Вишневецкие зря не пригреют и мухи – знать, жених проберется к престолу, а уж там будет видно, кому из них править страной».
Мнишек-папа сватает дочь в этой повести совсем как князь Василий Курагин буквально толкает Элен замуж за Пьера Безухова в «Войне и мире» Льва Толстого. Тут подражания никакого нет, просто ситуации складываются однотипные, так что оба родителя выписаны как аферисты и интриганы.
В повести много колоритных фигур, немало с выдумкой построенных сцен, неожиданных поворотов сюжета. Поскольку первый самозванец – фигура таинственная, о которой историкам известно немного, простор для писательского воображения чрезвычайно широк.
Отлично выписан образ воеводы Петра Басманова (он успешно громил самозванца, но после смерти Бориса Годунова в итоге сложных раздумий перешел на его сторону). То же в смысле выразительности характера можно сказать про донского атамана Корелу, младшего Мнишка – Стася – и еще многих героев Крупина. Слог у автора весьма выразительный.
Повесть М. Крупина издана в Нижнем Новгороде, из-за чего центральный читатель мало с ней знаком. Между тем это талантливое произведение.
Можно указать и на другое интересное произведение 90-х годов все о том же историческом периоде – изданный в Москве роман
Владимира Куковенко«Смутное время» (1996). Интонационно он не похож на повесть М. Крупина: шутливый тон чужд автору, пытающемуся всерьез разобраться здесь в скрытых причинах русской трагедии начала XVII века. Но обе книги знаменательны именно близостью тематики. Видимо, сегодня события того далекого времени чем-то неуловимо напоминают писателям какие-то современные перипетии.