История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие

Народ, обманутый под эгидой «перестройки» своими сладкоголосыми лидерами, проявил, однако, огромное чувство ответственности как народ крупнейшей страны планеты, ядерной державы, и не запалил «красного петуха» гражданской войны на своей гигантской территории. Напрашивается пушкинское выражение: народ безмолвствует. До поры:

Луна пройдет положенные фазы,
И солнце не потухнет через год,
И только не могу представить фразы,
Что скажет завтра медленный народ.
‹…›

Об этом я раздумывал под вечер,

Следя за угасаньем облаков,
А ночью вдруг поднялся страшный ветер…
И крыши поснимал с особняков!

(«Ветер»)

Тех, кто во имя гнусно-эгоистических интересов и амбиций верховодил искусственным развалом Отчизны, нажив на нем политические и иные капиталы, честное и смелое слово поэта клеймит презрением. Касмынин едко иронизирует:

Словцом отгородились от народа,
Элита! – не стыдясь, произнесли,
При Пушкине разделись до испода
И в гении себя произвели.

Сошлися во владениях нарпита,

Залезли на трибуну – и галдеж!
Рога стучат, и цокают копыта,
И тявкает на старших молодежь.

До драки выясняют, кто же первый,

И кто второй, и есть ли кто второй,
Хотят своей искусственною спермой
Преобразить некачественный строй.

Они хотят улучшить наше стадо,

И мы не против, если не слегка…
Найдем коров, то самое, что надо
Для каждого элитного быка.

Гражданственные интонации одухотворяют и другие лучшие касмынинские стихи 90-х годов («Гляжу с горы на ледоход…», «Полет Ивана», «Зима», «А ну-тка, Анютка, молодка…», «Прогрохотал по рельсам ливень…», «Я изменил родимым небесам…», «Окно для шагов» и др.). Поэт ушел от нас в расцвете творческих сил, явно на подъеме. Больше он не скажет ничего…

О творчестве совсем молодых, опубликовавших первые стихи, говорить лучше осторожно – панегирические предсказания могут не сбыться (нередко с возрастом и стихи писать бросают), недостатки критиковать преждевременно (они могут оказаться энергично изжитыми в скором будущем). Все-таки, не возвышаясь до прогнозов, хотим указать на книгу студента Литературного института Федора Черепанова«Гремячий ключ» (М., 1998).

В стихотворении об Илье Муромце, набирающем силу от поднесенного ему прохожими людьми волшебного питья, поэтом придуман такой поворот: молодой Илья отказывается послушать совета и не делать третьего глотка, от которого возвеселятся враги и «добрую силу иссушат печали». Богатырь поступает вопреки предсказанию:

Старца дослушал и ветер послушал.
«Все б ты пугал да учил, старина».
Ковш повертел на ладони Илюша,
Шапку надвинул и выпил – до дна.

Но интересно, что так своенравно и находчиво«поворочивающий» сюжет былины молодой автор в лирике своей непосредственен, традиционен, склонен к медитативности и пока скуп в интонациях. При этом есть нечто, объективно побуждающее отметить Ф. Черепанова вслед за И. Тюленевым и Г. Касмыниным. В отличие от большинства «постмодернистов» у вышеупомянутых авторов есть свой индивидуальный поэтический слог,как говорится, «есть язык». Следовательно, они поэты –вопрос лишь в том, насколько это поэты крупные, насколько они овладели своейтемой и вообще успели ее найти.

Слово «постмодернизм» стало укрепляться на отечественных просторах с начала 90-х годов. До того оно было принадлежностью жаргона западной эссеистики, а на Западе пошло едва ли не от давнего, еще довоенного, термина «постмодерн». Однако его смысловое наполнение на русской почве вначале было зыбким и лишь постепенно обретало терминологическую четкость (кстати, на Западе слово «постмодернизм» применялось вначале вовсе не к литературе, а к архитектуре).