История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие

Когда о Битове…
(в строку вступает флейта)
я помышляю… (контрабас) – когда…
Здесь пауза: оставлена для Фета
отверстого рояля нагота…
Когда мне Битов, стало быть, все время…
(возбредил Бриттен, чей возбранен ритм
строке, взят до-диез неверно,
но прав) – когда мне Битов говорит
о Пушкине… (не надобно органа,
он Битову обмолвиться не даст
тем словом, чья опека и охрана
надежней, чем Жуковский и Данзас) —
Сам Пушкин… (полюбовная беседа
двух скрипок) весел, в узкий круг вошед.
Над первой скрипкой реет прядь Башмета,
удел второй пусть предрешит Башмет.
Когда со мной… (двоится ран избыток:
вонзилась в слух и в пол виолончель) —
когда со мной застолье делит Битов,
весь Пушкин – наш, и более ничей.
Нет, Битов, нет, достанет всем ревнивцам
щедрот, добытых алчностью ума.
Стенает альт. Неможется ресницам.
Лик бледен, как (вновь пауза) луна.
Младой и дерзкий опущу эпитет.
Сверг вьюгу звуков
гений «динь-динь-динь».
Согласье слез и вымысла опишет
(все стихло) Битов. Только он один.

(«Отступление о Битове»)

Ахмадулина – поэт на редкость искренний, чуждый свойственного многим шестидесятникам иронического «наигрыша» и позы. Ее традиция – частью в серебряном веке, частью в поэзии 20-х годов, но одновременно и в русской классике, которую она любит и чувствует – не «по-постмодернистски», а с настоящей глубиной.

Отсияли два новогодия,
стали досталью причин для кручин.
Март уж копит день многоводия
Алексея, что разбил свой кувшин.
Алексея звать с «ятью» надо бы,
по старинке Новый год повстречав.
То ль колдобины, то ли надолбы
нагадал мне воск, да при трех свечах.
Ляксей-с гор-вода, водяными ли
застращаешь ты меня, свят-свят-свят?
Мне сказали бы во Владимире:
хватит врать и алешки распускать.
Вот весна придет всемогущая,
под Рождественской мне не жить звездой.
Бледноликая, знай, Снегурочка:
станешь ростопель, истечешь водой.

Интересно, что Ахмадулнна одна из немногих сохранила особую культуру рифмы, которая отличала когда-то шестидесятников, но позже была большинством из них утрачена. Это, например, рифма «предударная»: рифмуются не только концы слов, как обычно, но нередко их начала или середины (всемоГУщая/снеГУрочка). Для Ахмадулиной также характерна приблизительная, «пунктирная» прорифмовка слов насквозь: новогодия/многоводия, кручин/кувшин, надо бы/надолбы и др.

Когда-то имя Ахмадулиной могло звучать просто как еще одно имя в ряду шестидесятников. Поскольку печаталась она всегда нечасто, то и многим не казалась первой в этом ряду, начинавшемся, как следует напомнить, обычно именами Е. Евтушенко и А. Вознесенского… Белла Ахмадулина на исходе XX века уже, по существу, женщина-классик отечественной поэзии. Она не разменивала свой талант в конъюнктурных политических играх, как Евтушенко, не ослабляла свои произведения все более безнадежными попытками неуклонно следовать за молодежной литературной модой, как Вознесенский. В то же время никто из мужчин-шестидесятников не умел искренне, как она, «любить товарищей своих», а тем более – пытаться вставать за них горой в трудные минуты, как случалось делать этой хрупкой женщине.

Песенная поэзия 90-х – особое явление. Подобно драматургии, она рассчитана на синтетическое соединение с произведением другого искусства (музыка). Как и драматургия, она требует потому особого специального разговора. О песне советского времени написана другая книга [35].