История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

В сборнике «Гроздь» привлекают внимание стихотворения, посвященные Ф. Достоевскому – «Садом шел Христос с учениками…» (в дальнейшем автор потратил много азартной энергии на разоблачение гениальности Достоевского и борьбу с его сюжетами, аллюзии на которые были несомненны в романе «Отчаяние»); «На смерть Блока» – «За туманами плыли туманы…»; И. Бунину – «Как воды гор, твой голос горд и чист…». Книга «Горний путь» более зрелая. Автор тонко передает ощущение «двоемирия» сознания, в котором совмещены прошлое и настоящее, явь и воспоминания. «Космические» образы, связанные чудесным образом с памятью об игрушке – хрустальном шаре, какую обычно дарили детям на Рождество, расширяют стихотворное пространство, воплощают ностальгическую тоску по утраченному блаженству ничем не омраченной любви и свободы, которая нарушается земным пленом:

В хрустальный шар заключены мы были,
и мимо звезд летели мы с тобой, стремительно,
безмолвно мы скользили
из блеска в блеск блаженно-голубой.

И не было ни прошлого, ни цели;

нас вечности восторг соединил;
по небесам, обнявшись, мы летели,
ослеплены улыбками светил.

…

Хоть мы грустим и радуемся розно,

твое лицо, средь всех прекрасных лиц,
могу узнать по этой пыли звездной,
оставшейся на кончиках ресниц…

(Крым, 1918).

Набоков стал известен благодаря романам, таким, как «Машенька», «Защита Лужина», «Приглашение на казнь», «Лолита» и др. (всего им написано восемь романов на русском языке и восемь на английском). В прозу писатель вводит собственные стихотворения и ряд аллюзий и контаминации, создавая подвижный метатекст, включающий русскую классику и поэзию Серебряного века. Тема поэтического вдохновения, преображающего мир, и тайн творческой лаборатории, божественного дара Слова, воскресающего мгновения бытия, становится ведущей в романе «Дар». Герой романа, Годунов-Чердынцев, русский эмигрант, наделен даром сочинительства. Набоков воссоздает «наплывы» бессвязных строк и образов, зарождение стихотворного мелоса, настойчивого в стремлении воплотиться в законченную совершенную форму. «Это был разговор с тысячью собеседников, из которых лишь один настоящий, и этого настоящего надо было ловить и не упускать из слуха. Как мне трудно, и как хорошо… И в разговоре татой ночи сама душа нетататот… безу безумие безочит, тому тамумызыка татот… Спустя три часа опасного для жизни воодушевления и вслушивания, он наконец выяснил все, до последнего слова …

Благодарю тебя, отчизна,
за злую даль благодарю!
Тобою полн, тобой не признан,
и сам с собою говорю.
И в разговоре каждой ночи
сама душа не разберет,
мое ль безумие бормочет,
твоя ли музыка растет… [328]

Обыгрывая в прозе образы любимых поэтов, чаще всего А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Блока, А. Белого, И. Анненского и О. Мандельштама, писатель создает особые шифры и коды, распознание которых приводит к глубинному прочтению текста, играющего отсветами и сопряжениями чужих текстов. Считая, что фундаментальной реальностью человеческого бытия является язык, Набоков достигает высокого художественного мастерства как в своем русскоязычном, так и англоязычном творчестве.

Для поэзии Набокова характерны темы сознания, ностальгического воспоминания об утраченном детстве, любование миром юности, сновидческое погружение в него; тема пути, странничества с возвращением на родину, переход через установленные границы пространства и времени; темы собственно творчества; художественное воображение – дар, преодолевающий трагические потери, дающий бессмертие. Мир в поэзии Набокова предстает как идеальное отражение душевных интуиции и странствий, смерть становится освободительницей от тюрьмы тела и грубого быта, от всегдашнего двоемирия, сна-яви. Идеи, воспринятые автором из философии Платона и мистики Сведенборга, русского и французского символизма, «творческой эволюции» Анри Бергсона, «мира как театра» У. Шекспира и Н. Евреинова и других источников, характерных для интуиции и исканий Серебряного века, своеобразно претворились в поэтике Набокова-поэта и Набокова-прозаика.