История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят – зеленная, – знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

«По народным поверьям, – указывает В. Мусатов, – в канун Усекновения главы Иоанна Предтечи запрещается употреблять в пищу овощи круглой формы, напоминающие о человеческой голове. Так что символика капусты и брюквы приобретает отчетливый религиозно-мученический аспект» [127].

В «Заблудившемся трамвае» присутствует некая тайна, поэт видит и прошлое, и настоящее. Сменяющиеся образы, совокупность которых составляет цепь литературных и реальных воспоминаний и символов русской и мировой культуры, создают причудливый ландшафт Петербурга с Медным всадником и Исакиевским собором:

И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

…

Верной твердынею православья

Врезан Исакий в вышине.
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.

Мрачные предсказания можно обнаружить в прозе Гумилева «Африканская охота (Из путевого дневника)» (1916), в стихотворении «Священные плывут и тают облака…». Итогом этих предчувствий становится духовное открытие в христианском духе:

Понял теперь я: наша свобода —
Только оттуда бьющий свет…

Тема Отечества в поэзии Гумилева создается из отдельных, иногда фрагментарных поэтических высказываний, погруженных в общий контекст стихотворений. Гумилевская Россия – развоплощенная, ее лик двоится:

Ты прости нам, смрадным и незрячим,
До конца униженным, прости!
Мы лежим на гноище и плачем,
Не желая божьего пути…

В конце XX в. критики стали отмечать философское начало его поэзии, пронизанность христианскими мотивами, глубокое видение природы вещей и сути человеческого духа. Стихотворение «Шестое чувство» написано в обстановке Гражданской войны, льющейся крови и бессмысленно страдающей человеческой плоти.

Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.

…

Так век за веком, – скоро ли, Господь? —

Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

Поэт воплотил жажду человеческого совершенства, мечту о «величье совершенной жизни», прообразы которой присутствуют в природе. В стихотворении «Деревья» он писал:

Я знаю, что деревьям, а не нам
Дано величье совершенной жизни.

…

О, если бы и мне найти страну,

В которой мог не плакать и не петь я,
Безмолвно поднимаясь в вышину
Неисчислимые тысячелетья!

В посмертном сборнике «К синей звезде» есть строки о стремлении к любви, не знающей смерти и разлуки:

Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней…

Стало очевидным, что, будучи акмеистом, Гумилев прошел школу символизма, позволившую ему создавать образы, близкие к символу, и включать общезначимые мировые символы в свою поэзию. В заключительном шестистишии из сонета «Потомки Каина» (из сборника «Жемчуга») используется символ креста:

Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что кто-то нас забыл,
Нам ясен ужас древнего соблазна,

Когда случайно чья-нибудь рука

Две жердочки, две травки, два древка
Соединит на миг крестообразно.

Грех Серебряного века Гумилев видит в забвении изначальной святости Слова, он помнит, «что осиянно / Только слово средь земных тревог. /Ив Евангелии от Иоанна / Сказано, что слово – это Бог» (стихотворение «Слово»), и знает, что «Дурно пахнут мертвые слова».