Линейное построение романа, которое и предполагала пикареска (произведение, содержанием которого являются забавные приключения плута), сразу же придало произведению эпический характер: автор проводил своего героя сквозь «цепь приключений и перемен, дабы представить с тем вместе вживе верную картину всего значительного в чертах и нравах взятого им времени» (эта характеристика «меньшего рода эпопеи», данная Гоголем уже в середине 40-х годов в «Учебной книге словесности для русского юношества», во многом была применима и для «Мертвых душ»). И все же опыт драматурга не прошел зря: именно он позволил сделать Гоголю почти невозможное, интегрировать линейный сюжет, казалось бы, наиболее удаленный от драматургического принципа, в особое «драматическое» целое. Опять-таки, по определению самого Гоголя, роман «летит как драма, соединенный живым интересом самих лиц главного происшествия, в которое запутались действующие лица и которое кипящим ходом заставляет самые действующие лица развивать и обнаруживать сильней и быстро свои характеры, увеличивая увлеченье». Так и в «Мертвых душах», – их скупка Чичиковым (главное происшествие), выраженная фабульно в цепи эпизодов (глав), в большинстве своем совпадающих с визитом героя к тому или иному помещику, объединяет всех действующих лиц единым интересом. Неслучайно многие эпизоды книги Гоголь строит на параллелях и на повторяемости поступков, событий и даже отдельных деталей: повторное появление Коробочки, Ноздрева, симметричный визит Чичикова к различным «городским сановникам» в начале и в конце книги – все это создает впечатление кольцевой композиции. Ту роль катализатора действия, которую в «Ревизоре» играл страх, теперь выполняет сплетня – «сгущенная ложь», «реальный субстрат фантастического», где «каждый прибавляет и прилагает чуточку, а ложь растет, как снежный ком, грозя перейти в снежный обвал»[169]
. Циркуляция и возрастание слухов – прием, унаследованный Гоголем у другого великого драматурга, Грибоедова, дополнительно организует действие, убыстряет его темп, приводя в финале действие к стремительной развязке: «Как вихрь взметнулся, казалось, дотоле дремавший город!»На самом деле, план «Мертвых душ» изначально мыслился Гоголем как трехчастное соединение относительно самостоятельных, завершенных произведений[170]
. В разгар работы Гоголя над первым томом его начинает занимать Данте. В первые годы заграничной жизни Гоголя этому способствовали многие факторы: встречи с В. А. Жуковским в Риме в 1838–1839 гг., который увлекался в это время автором «Божественной комедии»; беседами с С. П. Шевыревым и чтением его переводов из Данте. Непосредственно в первом томе «Мертвых душ» «Божественная комедия» отозвалась пародийной реминисценцией в 7-й главе, в сцене «совершения купчей»: странствователь по загробному царству Чичиков (Данте) со своим временным спутником Маниловым с помощью мелкого чиновника (Вергилий) оказываются на пороге «святилища» – кабинета председателя гражданской палаты, где новый провожатый – «Вергилий» покидает гоголевского героя (в «Божественной комедии» Вергилий оставляет Данте перед вознесением в Рай небесный, куда ему, как язычнику, путь возбранен).Но, по-видимому, основной импульс, который Гоголь получил от чтения «Божественной комедии», был идеей показать историю человеческой души, проходящей через определенные стадии – от состояния греховности к просветлению, – историю, получающую конкретное воплощение в индивидуальной судьбе центрального персонажа. Это придало более четкие очертания трехчастному плану «Мертвых душ», которые теперь, по аналогии с «Божественной комедией», стали представляться как восхождение души человеческой, проходящей на своем пути три стадии: «Ад», «Чистилище» и «Рай».