Читаем История русской литературы XIX века. Часть 2. 1840-1860 годы полностью

Глубокий психологизм, стремление раскрыть «свет» «изнутри», через персонажей, зависимых от обстоятельств и вместе с тем ведущих действие и определяющих сюжет, – все это отличительные черты романтических светских повестей Одоевского. Рассматривая сочинения Одоевского, Белинский отметил знание человеческого сердца и знание общества: «Как глубоко и верно измерил он неизмеримую пустоту и ничтожество того класса людей, который преследует с таким ожесточением и таким неослабным постоянством! Он ругается их ничтожеством, он клеймит печатию позора; он бичует их, как Немезида, он казнит их за то, что они потеряли образ и подобие божие, за то, что променяли святые сокровища души своей на позлащенную грязь, за то, что отреклись от Бога живого и поклонились идолу сует, за то, что ум, чувства, совесть, честь заменили условными приличиями»[36].

Хотя герои светских повестей способны отстаивать свое счастье, возвышаться до протеста и даже идти на разрыв с обществом, они не могут чувствовать себя в безопасности от светских пересудов, «мнения света», сплетен, отравляющих их чувства. «Свет» мстит им и морально, и материально, никогда не прощая нарушения неписаных и жестоких законов чопорной, бездуховной, ханжеской и лицемерной избранной касты. В особенности это касается женщин, которым приходится преодолевать нешуточные препятствия, чтобы отстоять свое чувство.

В повести «Угол» Н. А. Дуровой, автора знаменитых «Записок кавалерист-девицы», изданных Пушкиным, граф Жорж Тревильский полюбил купеческую дочь Фетинью Федулову и вопреки желанью матери, спесивой и непреклонной графини Тревильской, женился на ней. Героиня также нарушила родительский запрет, отважившись на неравный брак. Писательница обнажает непримиримые социальные различия через семейно-бытовые отношения. Персонажи остро ощущают несовместимость дворянского и купеческого укладов. Коллизия, возникшая в повести, неразрешима. Однако писательница с помощью сентиментально-романтических уловок заставляет героев идти наперекор родительской воле и социальной розни. Любовь торжествует, и граф Тревильский женится на Фетинье. Естественное чувство превозмогает кастовую мораль.

Казалось бы, герои вышли победителями в неравной схватке, но романтическая история предстала частным и притом редким случаем. В этом заключена отрезвляющая поправка: «свет» не простил героям нарушения господствующих обычаев, безжалостно изгнал из общества и вынудил навсегда покинуть страну. Достигнутое благополучие оказалось далеко не полным и совсем не безоблачным. В конечном итоге победа естественных чувств обернулась разрывом не только со светским кругом, но и с родиной, привела к изоляции и забвению.

Лирическая героиня одной из самых известных и популярных писательниц 1830-х годов Е. А. Ган (урожденная Фадеева; псевдоним «Зенеида Р-ова») – всегда женщина исключительная. «Свет» не может простить ей незаурядности. В повести «Суд света» платоническая любовь Влодинского к Зенаиде вызывает пересуды, клевету и в конце концов делает свое черное дело: «Суд света состоялся. Безапелляционный приговор его упал на голову бедной Зенаиды. Ей воспрещено было даже защищаться». В итоге Влодинский начал испытывать сомнения, а затем обдумал план мести, жертвой которого пали брат героини и она сама.

В исповедальном письме, посланном Влодинскому, героиня, прощая его, признается в любви и рассказывает историю своей жизни. Женское сердце говорит здесь открыто и взволнованно о жажде высокого чувства, о светлых идеалах души. Оказывается, Зенаида нисколько не помышляла об измене мужу, о том, чтобы соединить свою судьбу с Влодинским. Она не была намерена ни расторгнуть брак, ни стать любовницей Влодинского. Она ценила в его отношении к ней бескорыстную влюбленность и то, что герой увидел в ней добродетельную женщину, чуждую греха. При Влодинском она становилась сама собой и снимала с себя маску светской дамы, как смывала с лица грим лицемерия, притворства, фальши («в вашем присутствии не могла я быть женщиной светской и суетной»). За это она была бесконечно благодарна Влодинскому: он возвращал ее к истинному ее существу, горячему, мечтательному, искреннему, гордому, независимому и готовому жертвовать собой. Однако подлинный облик героини постепенно исчезает из глаз Влодинского, внимающему голосу «света». На Зенаиду ложатся в его представлении краски, которые размешивает общество.

Выступая орудием «света», Влодинский, со своей стороны, всего лишь «слепец», но не преступник. Он лишен опытности, его нетрудно обмануть и подсунуть навет вместо правды и под видом правды. Легкость, с какой клевета одерживает победу, мотивирована пошлостью, аморальность светской жизни, которая культивирует обман и слышит только своих столпов. И потому не только герою, но и героине, несмотря на ее знание «света» и невысокое мнение о нем, трудно, почти невозможно удержаться от влияния общества и противостоять ему. Прозрение приходит к героям после того, как трагедия уже совершилась.

Перейти на страницу:

Все книги серии История русской литературы XIX века в трех частях (Владос)

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Клуб банкиров
Клуб банкиров

Дэвид Рокфеллер — один из крупнейших политических и финансовых деятелей XX века, известный американский банкир, глава дома Рокфеллеров. Внук нефтяного магната и первого в истории миллиардера Джона Д. Рокфеллера, основателя Стандарт Ойл.Рокфеллер известен как один из первых и наиболее влиятельных идеологов глобализации и неоконсерватизма, основатель знаменитого Бильдербергского клуба. На одном из заседаний Бильдербергского клуба он сказал: «В наше время мир готов шагать в сторону мирового правительства. Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров, несомненно, предпочтительнее национального самоопределения, практиковавшегося в былые столетия».В своей книге Д. Рокфеллер рассказывает, как создавался этот «суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров», как распространялось влияние финансовой олигархии в мире: в Европе, в Азии, в Африке и Латинской Америке. Особое внимание уделяется проникновению мировых банков в Россию, которое началось еще в брежневскую эпоху; приводятся тексты секретных переговоров Д. Рокфеллера с Брежневым, Косыгиным и другими советскими лидерами.

Дэвид Рокфеллер

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное