История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 3 (1870—1890)

И серебристый звон веселых мандолин Мне пел про радости, не про печали света.

В моей душе крепка давнишняя любовь,

Как лавры той страны, она не увядает,

Но ... прадедов во мне заговорила кровь.

Все в этом стихотворении пронизано солнечным бризом «приемной родины» поэта, страны, подарившей миру одну из самых пленительных поэтических форм; ритмика его изящна и гармонична, как жизнерадостная ликующая тарантелла; слово склоняется к слову легко и непринужденно, высветляя свой и чужой смысл; «серебристый звон веселых мандолин» заполняет паузы; «лавры» косвенно намекают на ставшее нарицательным имя возлюбленной Петрарки. Но кровь предков позвала в «отечество таинственных былин» и изящный сонет итальянского происхождения «перепрофилировался» в добром согласии с ладом славянской мифологии. Столь же пластично пришлась его форма к жутковатым сюжетам российской истории.

Поистине замечателен в этом отношении триптих «Царевич Алексей Петрович в Неаполе», в котором три сонета выступают в ярко выраженной нарративной функции как повторяющиеся строфы (здесь Бутурлин действует в унисон с Ап. Григорьевым, написавшим в 1856 г. сонетный цикл «Титания» и сонетную поэму «Venezia la belle»):

Графу П.И. Капнисту

1

К окну он подошел в мучительном сомненье:

В руке — письмо от батюшки-царя;

Но взор рассеянный стремился в отдаленье,

Где тихо теплилась вечерняя заря.

Без волн и парусов залив забыл движенье,

Серебряным щитом меж синих скал горя.

И над Везувием в лиловом отраженье,

Как тучка, дым играл отливом янтаря.

И Алексей смотрел на яркий блеск природы,

На этот край чудес, где он узнал впервой,

Что в мире есть краса, что в жизни есть покой,

Спасенье от невзгод и счастие свободы...

Взбешен молчанием, Толстой за ним стоял И губы до крови, томясь, себе кусал.

2

В невольном, сладком сне забылся Алексей...

И вот его опять терзает речь Толстого:

«Вернись, вернись со мной! Среди чужих людей Позоришь ты царя, отца тебе родного:

Но кара, верь, тебя с наложницей твоей

Найдет и здесь. Вернись — и с лаской встретит снова

Он сына блудного. Простит тебе ... и ей!

В письме державное на то имеешь слово».

И пред царевичем знакомый призрак встал Как воплощенный гнев, как мщение живое... Угрозой тайною пророчило былое:

«Не может он простить! Не для того он звал! Нещадный точно смерть, и грозный, как стихия,

Он не отец! Он — царь! Он — новая Россия!»

3

Но сердце жгли глаза великого виденья;

Из гордых уст не скорбь родительской мольбы, Казалося, лилась, — гремели в них веленья,

Как роковой призыв архангельской трубы.

А он, беспомощный, привычный раб судьбы,

В те быстрые, последние мгновенья Он не сумел хотеть — и до конца борьбы Бессильно пал, ища минутного забвенья.

«Спаси, о господи! помилуй мя, творец!» — Взмолился Алексей, страдальчески вздыхая,

Потом проговорил: «Я покорюсь, отец!»

И на письмо царя скатилася, сверкая,

Горючая слеза... Какой улыбкой злой,

Улыбкой палача, торжествовал Толстой!

(1891)

Энтузиазм, с которым Петр Бутурлин пропагандировал в России сонет, его несомненное поэтическое дарование и, не в последнюю очередь, ранняя смерть — все это, конечно, не могло пройти бесследно и не вызвать соответствующего резонанса. Впоследствии Бутурлин неоднократно упоминался среди корифеев русского сонета. В 1898 г. ему посвящает сонет Валерий Брюсов, а в 1919 г. Игорь Северянин, продолжая традицию пушкинского сонета о сонете, отводит ему место в одном ряду с Петраркой и Шекспиром:

Петрарка, и Шекспир, и Бутурлин (Пусть мне простят, что с гениями рядом Поставил имя, скромное парадом...)

Сонет воздвигли на престол вершин.

Любопытный эксперимент с «неуместными рифмами» выполнила в одноименном стихотворении Зинаида Гиппиус: «Верили мы в неверное, / Мерили мир любовью, / Падали в смерть без ропота, / Радо-ли сердце Божие? »

В самом конце XIX в. начали свой творческий путь В. Брюсов, В. Иванов, Ф. Сологуб, К. Бальмонт, А. Блок, взявшие на себя почетную миссию кардинальных преобразователей русского стиха, получившего в следующем столетии невиданный расцвет. Они довершили то, что кропотливо созидали их предшественники, выведя отечественную стиховую культуру в число самых совершенных и разработанных национальных версификаций.

Литература

Анализ одного стихотворения. Л., 1985.

A.C. Пушкин: Школьный энциклопедический словарь / Под ред.

В.И. Коровина. М., 1999.

Белый А. Символизм. М., 1910.

Бейли Джемс. Избранные статьи по русскому литературному стиху. М., 2004.

Бухштаб Б.Я. О структуре русского классического стиха // Семиотика: труды по теории знаковых систем, IV. Тарту, 1969. С. 386—408.

Вишневский К Д. Экспрессивный ореол пятистопного хорея // Русское стихосложение: Традиции и проблемы развития. М., 1985.

Гаспаров M.JI. Метр и смысл: Об одном из механизмов культурной памяти. М., 1999.

Гаспаров M.JI. Очерк истории русского стиха. М., 1984.

Гаспаров M.JT. Современный русский стих. Метрика и ритмика. М., 1974.

Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М., 1982.

Жирмунский В.М. Теория стиха. Л., 1975.

Мысль, вооруженная рифмами...: Поэтическая антология по истории русского стиха. Л., 1983.