История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.

Включающий эти стихи сборничек «Подорожник», вышедший в апреле 1921 г., на две трети состоит из дореволюционных произведений и тематически связан с «Белой стаей», прежде всего с циклом, адресованным художнику — мозаичисту и офицеру Б.В. Анрепу. Еще в начале февральской революции он эмигрировал в Англию. Мотив дороги в «Подорожнике» очень важен. Первое же стихотворение, «Сразу стало тихо в доме…» (июль 1917 г.), содержит вопрос «Где ты, ласковый жених?», констатацию «Не нашелся тайный перстень» (Ахматова подарила Анрепу фамильное черное кольцо) и заключение «Нежной пленницею песня / Умерла в груди моей», а второе, одновременное стихотворение начинается словами «Ты — отступник: за остров зеленый / Отдал, отдал родную страну, / Наши песни, и наши иконы…» В художественном воплощении желаемое выдается за действительное, герой воображен стонущим «под высоким окошком моим» (сказочный мотив недоступности невесты). Прототип был атеистом, героя же, который «сам потерял благодать» (благодать — значение древнееврейского имени Анна), глубоко верущая Ахматова упрекает в неверности не только родине, но и религии: «Так теперь и кощунствуй, и чванься, / Православную душу губи…» По мысли поэта, он и сам боялся этого: «Оттого — то во время молитвы / Попросил ты тебя поминать». В «Белой стае» о том же было стихотворение «Высокомерьем дух твой помрачен…» (1 января 1917 г.).

Тем не менее летом 1917 г. наряду со стихотворением «И целый день, своих пугаясь стонов…», где передаются тяжелые предчувствия периода между двумя революциями («Зловещие смеются черепа», «Смерть выслала дозорных по домам»), были написаны стихотворения «Просыпаться на рассвете…» и «Это просто, это ясно…», из которых следует, что до большевистского переворота какое — то недолгое время Ахматова, по крайней мере на бумаге, не исключала для себя возможности эмиграции или заграничной поездки. В первом описывается радостное морское путешествие в предчувствии свиданья «с тем, кто стал Моей звездою»; второе, стоящее рядом, хоть и начинается с горестного вывода «Ты меня совсем не любишь, / Не полюбишь никогда» и содержит воображаемую картину скитаний героини, бросившей «друга / И кудрявого ребенка», — скитаний «по столице иноземной», вместе с тем завершается радостно: «О, как весело мне думать, / Что тебя увижу я!»

Маленькая диология написана одним и тем же легким безрифменным 4–стопным хореем и звучит, при всех мрачных заявлениях во второй части, в целом довольно оптимистично.

Однако остальные произведения этого цикла либо написаны раньше и выражают тогдашние светлые надежды («Словно ангел, возмутивший воду…», «Я окошка не завесила…», «Эта встреча никем не воспета…», 1916), либо развивают драматически — обличительную тему («Когда о горькой гибели моей…», «А ты теперь тяжелый и унылый…», 1917). Среди последних выделяется «Когда в тоске самоубийства…», созданное осенью 1917 г. в ожидании «гостей немецких» — наступления немцев на Петроград. В условиях самоубийственного поведения не только народа, но и церкви, от которой «отлетал» «дух суровой византийства». героиня слышит некий голос, зовущий ее прочь из России. Слова «Мне голос был» звучат так, будто речь идет о божественном откровении, подобном / тем, которого удостаивались герои Библии. Но это, очевидно, и внутренний голос, отражающий борьбу героини с собой, и воображаемый голос далекого друга. Призывом «голоса» в газетной публикации 1918 г. стихотворение и заканчивалось, ответа на него не было. В «Подорожнике» была снята вторая строфа о приневской столице, которая, «как опьяневшая блудница, / Не знала, кто берет ее» (в 1921 г. читатель на место немцев поставил бы большевиков, а это было небезопасно для автора), зато появился четкий ответ — последняя строфа «Но равнодушно и спокойно…» Теперь выбор решительно сделан, «голос», прежде, может быть, и боговдохновенный, произносит, оказывается, «недостойную» речь, оскверняющую «скорбный дух». Ахматова приняла свой крест как ниспосланное свыше великое испытание. В 1940 г. она сняла не только вторую, но и первую строфу, полностью исключив немецкую тему. Испытания теперь не предсказывались — уже были массовые репрессии, именно в 1940 г. завершен ахматовский «Реквием». Тем энергичнее звучал финал стихотворения, начинавшегося теперь словами «Мне голос был. Он звал утешно…», тем резче противопоставлялись утешный голос и скорбный дух.