История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции

Всё чаще стали приглядываться к тем, кто вершил судьбы образованной интеллигенции. По мнению многих, по-прежнему возвышался Василий Розанов, своей афористичностью и глубиной, своим мистицизмом и материализмом одновременно, своей религиозностью («Без молитвы совершенно нельзя жить. Без молитвы – безумие и ужас», – часто повторял он) и материализмом. Н. Бердяев дал глубокую характеристику этому писателю, философу, общественному деятелю: «В.В. Розанов – один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне приходилось в жизни встречать. Это настоящий уникум. В нём были типические русские черты, и вместе с тем он ни на кого не похож. Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова. Мысли его очень теряли, когда вы излагали своими словами… О моей книге «Смысл творчества» Розанов написал четырнадцать статей. Он разом и очень восхищался моей книгой и очень нападал на неё, усматривая в ней западный дух… Розанов мыслил не логически, а физиологически. По всему существу его была разлита мистическая чувственность. У него были замечательные идеи о юдаизме и язычестве. Но уровень его знаний по истории религии не был особенно высок, как и вообще у людей того времени, которые мало считались с достижениями науки в этой области. Вспоминаю о Розанове с тёплым чувством. Это была одна из самых значительных встреч моих в петербургской атмосфере» (Самопознание. М., 1991. С. 148–149).

Своими художественными и философскими произведениями по-прежнему привлекал внимание Д. Мережковский. В 1911–1913 годах вышло его многотомное собрание сочинений, а его книги «Теперь или никогда» (1905), «Грядущий хам» (1905), «О новом религиозном действии» (1905), «Пророк русской революции» (1906), «Революция и религия» (1907), «Последний святой» (1907), «Не мир, но меч» (1908), «Зачем воскрес?» (1916) до сих пор вызывают споры и обсуждения.

«Для Мережковского – христианство не есть нечто завершённое и окончательное, – пишет современный историк М.М. Дунаев, – именно поэтому он не пугается поставленного им вопроса, но начинает вдумываться в его логические причины и следствия. В том он – традиционный носитель либерального рассудочного сознания, ищущего во внешней для духовного делания постановке проблем более лёгкого пути к постижению Истины, пути рационального поиска, который грозит превратиться в увлекательные блуждания по лабиринту всевозможных догадок и логических построений» (Православие и русская литература. М.: Христианская литература. Ч. V. 1999. С. 126–127).

О «лабиринте всевозможных догадок» точно сказал известный писатель и философ И.А. Ильин: «Целый ряд лет Мережковский носился с мыслью создать некое вселенское неохристианство, причём он, по-видимому, совершенно не замечал, что содержание этой идеи укрывает в неком велеречивом тумане; что темпераментность и агрессивность его проповеди соответствует чрезвычайно смутному и вечно меняющемуся содержанию; что, строго говоря, он вряд ли и сам знает, чего он, собственно, хочет, – что объём его идеи укрывает в себе не живую глубину, а мертвенно-рассудочную пустоту… У Мережковского-публициста… не хватает чувства духовной ответственности и критического отношения к себе самому и своим помыслам-вымыслам. Это готовность окончательно провозглашать – то, что окончательно не узрено и не удостоверено; эта идея о том, что можно верить, не веруя, проповедовать без очевидности; шуметь о чем-нибудь, пока о нём шумится, а потом зашуметь о другом, об обратном; эта игра в истину и убеждение, эта игра в темноте в прятки в наивной уверенности, что тайна темна и спрятана, а потому что ни спрячешь в темноте – всё будет тайна, – всё это есть явление и проявление духовной безответственности. И изумительно, и непонятно – какими же особенностями должен обладать человек, душа которого перебирает многие различные и даже противоречивые истины подряд – ничуть не скромнея от этих перебросов и отречений, ничуть не понижая своего пророческого тона, не конфузясь и не стыдясь того, что он делает…»

И. Ильин и в дальнейшем анализе «лжефилософии», начавшейся с Герцена и русской публицистики середины ХIХ века, уверяет читателей, что пророчества Мережковского – это «претенциозный произвол, неосновательное конструирование в пустоте», но захватившие немалые слои образованной интеллигенции (Ильин И.А. Одинокий художник. М.: Искусство, 1993. С. 142–143).