История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год

13 ноября 1910 года Горький писал Бунину: «Возвратясь домой (путешествовал по Италии. – В. П.), читал «Деревню», читал и говорю старым словом Стасова – «Тузовая» вещь. Строго, честно и – красиво! Дьякон Краснобаев, подписавший свою фамилию по-латыни – Бенедиктов, милый Вы мой, как это метко, верно и какая глубокая трагикомедия спрятана тут. Сколько липких, чёрным варом склеивших душу, мучительных, одиноких дум под неистовый вой зимних вьюг… И множество достоинств вижу в повести этой… Если надобно говорить о недостатке повести – о недостатке, ибо я вижу лишь один, – недостаток этот – густо! Не краски густы, нет, – материала много. В каждой фразе стиснуто три, четыре предмета, каждая страница – музей! Перегружено знанием быта, порою – этнографично, местно…» (Бунин И.А. Письма 1905–1919 годов. М., 2007. С. 554–555). «Конец «Деревни» я прочитал – с волнением и радостью за вас, с великой радостью, ибо Вы написали первостепенную вещь. Это – несомненно для меня: так глубоко, так исторически деревню никто не брал… Я почти уверен, – писал он Бунину 23 ноября (6 декабря) 1910 года, во многом предвосхищая бурную полемику вокруг «Деревни», – что московские и петербургские всех партий и окрасок Иваны непомнящие и незнающие, кои делают критические статьи для журналов, – не оценят «Деревни», не поймут ни существа, ни формы её. Угроза, скрытая в ней, тактически неприемлема как для левых, так и для правых: угрозы этой никто не заметит. Но я знаю, что когда пройдёт ошеломлённость и растерянность, когда мы излечимся от хамской распущенности – это должно быть или – мы пропали! – тогда серьёзные люди скажут: «Помимо первостепенной художественной ценности своей, «Деревня» Бунина была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьёзно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом – быть или не быть России? Мы ещё не думали о России как о целом – это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически» (Там же. С. 559). Да, утверждал Горький, продолжая внутреннюю полемику с теми, кто не понял «Деревню», Бунин сгустил краски, но вовсе не потому, что он помещик и ослеплён классовой враждой к мужику, а потому, что, следуя языку суровой правдивости, «утвердил новое, критическое отношение к русскому крестьянству».

На страницах своей повести Бунин создаёт целую галерею образов, среди которых выделяются братья Красовы. Как живой предстаёт пред нами Тихон Красов – на ярмарке, у себя дома, в разговорах с односельчанами, с братом Кузьмой, – работящий, думающий, страстный. О многом сожалеет Тихон Ильич, ничто человеческое ему не чуждо, и доброе и греховное, но вряд ли правы те современные исследователи творчества Бунина, утверждавшие, что Тихон Ильич – человек, «всю жизнь потративший на бессмысленное стяжательство».

В газетах «Одесские новости», «Одесский листок», «Киевская мысль», «Современное слово», «Против течения», «Русское слово», «Запросы жизни» обозреватели и критики высказали свои суждения о яркости характеров и мрачности изображённого в повести.

Иван Алексеевич и Вера Николаевна Бунины давно собирались в заграничное путешествие, приехали на Капри, побывали у Горького, и Бунин стал завершать новую повесть «Суходол». «Суходол» – это как бы продолжение моей прежней повести «Деревня», только не о сегодняшней деревне, а о её давней поре, о молодости сегодняшних героев… Было бы странным и удивительным, если б я стремился описывать деревню в её пёстрой текущей повседневности. Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина… И почему дед Николай Дмитриевич Бунин не может послужить прототипом Петру Кирилловичу? А почему тетя Варя, Варвара Николаевна Бунина, не может дать несколько характерных черт своей биографии и характера тёте Тоне, она заболела после того, как на предложение выйти замуж отказала жениху-офицеру, что-то в ней надломилось, сломалось, треснуло…»

На чтении повести у Горького присутствовал писатель Михаил Коцюбинский. «…Бунин читал свою повесть «Суходол», которая будет напечатана в «Вестнике Европы». Очень красиво написанная вещь, хотя философия её для меня неприемлема, и мы вчера долго, до 2 часов ночи спорили» (из письма А. Аплаксиной). «Старинным гобеленом» назвал повесть М. Коцюбинский, зародышем смерти показалась деревня и Горькому, чем-то вроде «заупокойной» всему русскому дворянству, рыцарскому благородству и чести.

«Суходол» был напечатан в журнале «Вестник Европы» (1912. № 4). В. Кранихфельд в статье «Литературные заметки. И.А. Бунин» (Современный мир. 1912. № 11) писал, что «Бунин показывает нам в индивидуальных крестьянских образах такой душевной красоты, что заподозревать его в преднамеренных подчёркиваниях крестьянской психики и жизни нельзя… Своё раздвоившееся между любовью к природе и тоскою по человеку он пытается примирить в своеобразном художественном пантеизме, – в стремлении к единой и вечной красоте» (Там же. С. 640).