История русской мафии. 1995-2003 гг. Большая крыша

Я знал, что СИЗО № 4 – это специальный блок, расположенный в Матросской Тишине. До недавнего времени там сидели знаменитые члены ГКЧП. Практически это была тюрьма в тюрьме.

Когда я покинул здание Московской прокуратуры, вышел на Новокузнецкую улицу и сел в свой автомобиль, всю дорогу в Матросскую Тишину думал только об опасности попасть в категорию заложников. Перед моими глазами вставали картины, недавно увиденные в криминальной хронике, когда в колонии уголовники берут в заложники медсестер, работников охраны, посетителей комнат свиданий, куда к ним приходят. Мне виделось, как ОМОН или СОБР, вызываемые на освобождение заложников, расстреливали не только похитителей, но и жертв. С такими неприятными ощущениями я ехал и думал: у моего клиента – конечно, я его еще не видел и не знаю, что это за человек, – возможно, никаких шансов практически нет. Нетрудно было догадаться, что перед ним три приговора: будущий приговор судебных органов, который ему, скорее всего, гарантирует смертную казнь; приговор, который ему могут вынести работники милиции и убрать его даже в следственном изоляторе – а такие случаи были, я их знал; и наконец, это месть воров в законе и уголовных авторитетов, которые тоже наверняка не простят ему убийства своих коллег.

С такими мрачными и ужасными мыслями я подъехал к следственному изолятору Матросская Тишина. Я уже представлял заранее, как громадный детина, коротко стриженный, со зловещим лицом, весь в татуировках, схватит меня, приставит заточку или нож к горлу и возьмет меня в заложники. Только эта картина и стояла перед моими глазами. Я даже остановился у какого-то киоска и купил баллончик со слезоточивым газом и положил его в карман. Конечно, я не в первый раз видел людей, обвиняемых в убийстве, даже в какой-то мере привык к ним и рассматривал их как обычных людей, поскольку адвокат не дает моральной оценки своего клиента. Он видит человека как объект юридического дела, в котором ему нужно решить определенную юридическую задачу. А здесь меня охватили совершенно противоположные чувства. Я видел определенную угрозу, которая может быть направлена против меня. С таким чувством страха я вошел в здание следственного изолятора № 1, известного как изолятор Матросская Тишина.

Я поднялся на второй этаж, предъявил свое удостоверение и взял для заполнения карточку вызова клиента. В тот день я решил вызвать двух клиентов, причем двух новых. Первый был Рафик А., который также принадлежал к какой-то бандитской группировке и обвинялся в убийстве другого бандита в кафе. Я заполнил карточку на Рафика А. и на Александра Солоника и протянул эти карточки женщине, сидящей в картотеке. Она молча взяла мои карточки, достала из картотеки листок и стала сверять все данные в моей карточке с данными, записанными в картотеке. Когда она все это сделала, она взяла красный карандаш и ткнула им в листок вызова, где был записан Александр Солоник. Я прекрасно знал, что значит перечеркивание красным карандашом – что человек является особо опасным и склонен к побегу. Кроме того, она взяла ручку и написала: «Обязательно наручники!»

Чувство страха у меня еще больше усилилось.

– Поднимайтесь на 4-й этаж в 70-й кабинет, – сказала работница изолятора.

Я поднялся на четвертый этаж в указанный мне кабинет и стал ждать своего клиента.

Неожиданно дверь следственного кабинета открылась и вошел конвоир, держащий в руках листок. Я узнал свой почерк. Обратившись ко мне, он спросил:

– Солоника на допрос вы вызывали?

Я поправил конвоира:

– Не на допрос, а на беседу. Я адвокат. (Допросы проводят следователи, адвокаты – беседы.)

– Ну да, на беседу, – поправился конвоир, взглянув еще раз на листок.

– Я.

Дверь открылась, и в кабинет вошел человек в спортивном костюме и в наручниках.

Конвоиры дали возможность Солонику сесть на стул и тут же ловким движением пристегнули наручник к металлической ножке стула. Я пробовал протестовать, сказал:

– Снимите хотя бы наручники!

Конвоиры ответили:

– Не положено! – и вышли из кабинета.

Я взглянул на своего нового клиента. Александру Солонику было тридцать два – тридцать три года, невысокого роста – не больше 165 сантиметров, крепкого телосложения, с русыми волосами и голубыми глазами. Он смотрел на меня и улыбался. Молчание продолжалось несколько минут. Я немножко успокоился: хоть не громила, не зверское лицо, улыбается – уже хорошо! Я вытащил из кармана взятый накануне у Наташи брелок в качестве условного знака и пароля и положил его на стол. Хотел было сказать, что я от Наташи, но он, опередив меня, кивнул головой и сказал:

– Я ждал вас завтра. – И тут же, взяв свободной рукой брелок, улыбнулся и спросил: – Ну, как она там? Небось гоняет на машине с большой скоростью?

Для меня было странным, почему он знал, что я приду завтра, почему сразу узнал, что я являюсь его адвокатом.

Он продолжал улыбаться, осматривал кабинет, где мы должны были с ним беседовать. Я представился, назвал свою фамилию и имя, сказал, что я адвокат. Он выслушал это улыбаясь и неожиданно спросил:

– Как там, на воле-то? Как погода?