История русской революции. Том 1. Февральская революция

Теперь много расхожих, как правило поверхностных, суждений об этих исторических событиях, и прежде всего об Октябрьской революции, которая сначала проклиналась буржуазным миром, затем была признана явлением закономерным, хотя и в рамках одной России, а ныне снова преподносится в качестве отправной точки ее падения в конце XX века.

Однако, как ни переигрывай прошлое на современный лад, оно не станет ни «умнее», ни «глупее», а стало быть, понятнее. В отличие от настоящего и будущего прошлое уже состоялось. Историю его, конечно, можно в очередной раз переписать, не считаясь ни с чем. Но это будет не история, а ее политизированный в угоду новым веяниям суррогат. И не больше.

А ведь революция при всей идейно-политической борьбе вокруг нее вчера и сегодня была и останется неотъемлемой частью нашей истории, от которой нельзя отмахнуться, иначе не понять и самой истории.

Разумеется, с высоты современного научного знания многие положения работы Троцкого выглядят заведомо спорными. Но не может быть полноценной историографии без возвращения в нее забытых и полузабытых идей, принятых или отвергнутых, истинных или ложных, если они имели сторонников, если их обсуждали, если о них спорили.

Несомненно, что «История русской революции» содержит такие идеи. Многие из них оказались в центре внутрипартийной борьбы 20 — 30-х годов. Троцкий, потерпевший в ней поражение, хотел как бы вернуть прошлое назад, переиграть или доиграть то, что было уже сделано (или не сделано) в соответствующий период времени.

Острая душевная боль (мог, но не сделал!) не давала покоя Троцкому при работе над «Историей…», будоражила его воображение. Поэтому и возникает вопрос: насколько достоверно то, что написано Троцким? Известный на Западе автор трехтомной биографии Троцкого И. Дойчер считал, что в «Истории… «тот сознательно принизил свою роль в революции и выпятил в ней роль Ленина. По мнению Дойчера, Троцкий выглядел явно значительнее на страницах «Правды», в антибольшевистских газетах и в отчетах Совета рабочих и солдатских депутатов, самой РСДРП(б), чем на страницах написанной им книги.[1]

С этим вряд ли можно согласиться. Троцкий пишет о Ленине так, как уже принято было в создававшейся при участии самого же Троцкого октябрьской лениниане. Но при этом он использует ленинский материал для обоснования тождественности своей позиции с ленинской в 1917 году.

Достаточно минимального знакомства с написанным Троцким о Ленине до «Истории…», чтобы прийти к однозначному выводу: работая над октябрьской темой, Троцкий попытался скорректировать свои дооктябрьские оценки и выводы, если так можно выразиться — максимально «ленинизировать» их. Это делалось для того, чтобы «укрыться» в тени Ленина, приблизить ленинизм к троцкизму и вывести последний из-под огня критики.

Подобный прием, впервые использованный Троцким в начале 20-х годов, был замечен в ходе литературной дискуссии по его «Урокам Октября». В этой брошюре, а также в работах «О Ленине», «Новый курс» (1924) у Троцкого можно найти сколько угодно свидетельств того, как, произнося дифирамбы Ленину, он, по существу, так интерпретировал ленинские взгляды и действия, что Ленин начинал напоминать совсем другого человека… самого Троцкого. Например, в «Новом курсе», мельком упомянув о способности Ленина (действительно выдающейся) к теоретическим обобщениям политики крутых поворотов — любимое Троцким словоупотребление, — он дал следующее определение: «Ленинизм, как система революционного действия, предполагает воспитанное размышлением и опытом революционное чутье, которое в области общественной то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде».[2]

В «Уроках Октября» Троцкий хотя и не употребил слово «чутье», но ясно дал понять, что в 1917 году именно благодаря этому чутью Ленин сумел перейти на позиции теории «перманентной революции», сделав единственно «верный» в тех чрезвычайно запутанных обстоятельствах шаг.

Разумеется, Ленин в 1917 году прислушивался к мнению Троцкого (как и других соратников), считался с ним. Но в принципиальных вопросах он был несгибаем, твердо и порой очень жестко отстаивал свою позицию, основанную на блестящем владении марксистским методом. Ленин был из породы политических «волкодавов». И в реальной ситуации 1917 года не Ленин учился у Троцкого, а Троцкий у него (правда, не всегда успешно). Без этого не было бы и того альянса, который в канун Октября сложился между двумя политиками, еще недавно с большим недоверием, а то и с неприязнью относившихся друг к другу.