История русской революции. Том II, часть 1

После дневного перерыва, ушедшего на разведку и мобилизацию сил с обеих сторон, заседание 14-го открылось в атмосфере крайнего напряжения. При появлении Корнилова в ложе правая часть совещания устраивает ему бурную встречу. Левая половина почти полностью сидит. Крики «встать!» дополняются из офицерской ложи грубыми ругательствми. При появлении правительства левая устраивает Керенскому долгую овацию, в которой, как свидетельствует Милюков, «на этот раз так же демонстративно не участвовала правая, оставшаяся сидеть». В этих враждебно сталкивавшихся волнах аплодисментов слышались близкие столкновения гражданской войны. Между тем на эстраде под именем правительства продолжали восседать представители обеих половин расколотого зала, а председатель, принимавший втихомолку военные меры против главнокомандующего, ни на минуту не забывал воплощать в своей фигуре «единство народа русского». В стиле этой роли Керенский возгласил: «Предлагаю всем в лице присутствующего здесь верховного главнокомандующего приветствовать мужественно за свободу и родину погибающую армию». По адресу этой самой армии на первом заседании было сказано: «…надежды наши были растоптаны, и вера наша была оплевана». Но все равно, спасительная фраза найдена: зал поднимается и бурно рукоплещет Корнилову и Керенскому. Единство нации еще раз спасено!

Взятые за горло исторической безысходностью, господствующие классы решили прибегнуть к средствам исторического маскарада. Им казалось, очевидно, что если они еще раз предстанут перед народом во всех своих перевоплощениях, то станут от этого значительнее и сильнее. В качестве экспертов национальной совести выведены были на сцену представители всех четырех государственных дум. Столь острые некогда внутренние разногласия исчезли, все партии буржуазии без труда объединились на «внепартийной и внеклассовой программе» общественных деятелей, посылавших несколько дней тому назад приветственную телеграмму Корнилову. От имени первой Думы – 1906 год! – кадет Набоков отвергал «самое предположение о возможности сепаратного мира». Это не помешало либеральному политику рассказать в своих воспоминаниях, что он и с ним многие руководящие кадеты в сепаратном мире видели единственный путь спасения. Точно так же и представители остальных царских Дум прежде всего требовали от революции дани кровью.

«Ваше слово, генерал!» Заседание подходит к критическому моменту. Что скажет верховный главнокомандующий, которого Керенский настойчиво, но тщетно уговаривал ограничиться одним лишь очерком военного положения? Милюков пишет в качестве очевидца: «Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Зал дрожит от аплодисментов. Все стоят на ногах, за исключением… солдат». По адресу невставших делегатов несутся справа крики негодования вперемежку с ругательствами. «Хамы!.. Встать!» Со скамей, где не встают, доносится возглас: «Холопы!» Шум переходит в бурю. Керенский предлагает спокойно выслушать «первого солдата Временного правительства». Резко, отрывисто, повелительно, как и полагается генералу, собирающемуся спасать страну, Корнилов прочитал записку, написанную для него авантюристом Завойко под диктовку авантюриста Филоненко. По выдвинутой программе записка была, однако, значительно умереннее того замысла, вступлением к которому она являлась. Состояние армии и положение на фронте Корнилов не стеснялся рисовать в самых мрачных красках, с явным расчетом испугать. Центральным местом речи был военный прогноз: «…враг уже стучится в ворота Риги, и, если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта». Корнилов наносит здесь с размаху удар правительству: «Целым рядом законодательных мер, проведенных после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию армии, эта армия была превращена в безумнейшую толпу, дорожащую исключительно своей жизнью». Ясно: для Риги спасения нет, и главнокомандующий открыто, с вызовом говорит об этом на весь мир, как бы приглашая немцев взять беззащитный город. А Петроград? Мысль Корнилова такова: если я получу возможность выполнить мою программу, то Петроград, может быть, будет еще спасен; но торопитесь! Московская газета большевиков писала: «Что это – предупреждение или угроза? Тарнопольское поражение сделало Корнилова главнокомандующим. Сдача Риги может сделать его диктатором». Эта мысль гораздо полнее совпадала с замыслом заговорщиков, чем мог предполагать наиболее подозрительный из большевиков.