Стоитъ сравнить этотъ образъ съ тѣмъ, который вырисовывается изъ элегій: "Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ своя желанья — и мы убѣдимся, что герой поэмы — отраженіе личности самого поэта, котораго своимъ сѣрымъ крыломъ коснулась "міровая скорбь". Это — юноша, покинутый вѣтренными друзьями шумной юности, — юноша, еще привязанный къ воспоминаніямъ прошлаго, потому тоскующій, — юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энергіи, который легко изнемогаетъ въ борьбѣ, но легко и ободряется.
Итакъ, въ образѣ героя нѣтъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику.
"Гордое, одинокое страданіе" — тоже черта байроническая, — черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-
Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порывѣ восторга онъ даже «вопитъ»… Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не имѣлъ на созданіе героя "Кавказскаго Плѣнника". Слѣдовательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило, — онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".
Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байронѣ: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколѣнія". Герой Шатобріана — совершенный "Кавказскій Плѣнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ, — онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ — жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія, — вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ — юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину вслѣдствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мѣста съ его безмѣрнымъ эгоизмомъ. Рене бѣжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слѣдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не вытѣсняетъ изъ его сердца думъ о той женщинѣ, которая осталась на родинѣ.
Героини обѣихъ повѣстей Шатобріана ("Rêne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плѣнника": Atala, влюбленная въ плѣнника, появляется къ нему ночью, и съ тѣхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юношѣ и ведетъ съ нимъ долгія бесѣды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плѣна и умираетъ въ борьбѣ съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщинѣ; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рѣку.
Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овладѣли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было болѣе сильнымъ,
Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэмѣ вскорѣ послѣ ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письмѣ, что въ поэмѣ пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотѣлъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдѣлались отличительными чертами молодежи 19-го вѣка",[15]
но онъ признавалъ, что нарисовать «характеръ» ему не удалось. Тѣмъ не менѣе, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замѣчены нѣкоторыми критиками, то они превознесли умѣніе поэта рисовать картины кавказской природы, — этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…