Онъ продолжалъ «творить» и въ стѣнахъ лицея. Прекрасно усвоилъ онъ ученіе «эпикурейцевъ» и не разъ въ своихъ раннихъ юношескихъ стихахъ рекомендуетъ себя поклонникомъ этой утѣшительной системы. За это онъ называетъ себя «мудрецомъ», "апостоломъ мудрой вѣры", "лѣнивымъ философомъ", "поэтомъ сладострастья", "сыномъ нѣги"… Охотно расточаетъ онъ наставленія, въ родѣ слѣдующихъ: "наслаждайся, наслаждайся! чаще кубокъ наливай, страстью пылкой утомляйся и за чашей отдыхай!" "любви нѣтъ болѣ счастья въ мірѣ" "безъ вина здѣсь нѣтъ веселья, нѣтъ и счастья безъ любви"; ловить "рѣзвое счастье", расточать безъ боязни "жизни дни златые", «играть», забывая печали, искать истины "на днѣ бокала", — вотъ, что совѣтовалъ друзьямъ юный "парнасскій волокита". Этотъ "безпечный Пинда посѣтитель" тогда легко смотрѣлъ на свою поэзію: муза его — «вакханочка», его "цѣвница" — "мечтаній сладостныхъ пѣвица", его посланія "летучія", стихи его "вѣтренные", веселиться — его «законъ»… Онъ "только съ музой нѣжится младой", своимъ произведеніямъ онъ не придаетъ особаго значенія, — они "плоды веселаго досуга", "не для безсмертья рождены, для самого себя, для друга, да для Темиры молодой". Онъ самъ откровенно указываетъ, откуда пришли къ нему эти беззаботныя настроенія — онъ себя называетъ "наслѣдникомъ поэзіи" Лафора, Шолье, Парни. Ихъ онъ именуетъ "врагами труда, заботъ, печали"; эти "сыны безпечности лѣнивой" были ему «любезны»; "муза праздности счастливой вѣнчала ихъ", "веселыхъ грацій перстъ игривый" "оживлялъ ихъ младыя лиры", — и нашъ молодой поэтъ, по его словамъ, увлекаемый ими, "крался вслѣдъ за ними", покоренный ихъ легковѣсной славой.[8]
Изъ русскихъ писателей особенно увлекалъ юношу Батюшковъ, который въ первомъ періодѣ своего творчества былъ такимъ же беззаботнымъ пѣвцомъ эпикуреизма.Цѣлый рядъ произведеній Пушкина, въ которыхъ дѣйствующими лицами являлись пастухи и пастушки, нимфы и сатиры, былъ результатомъ этого преклоненія передъ Парни и КR..[9]
Даже мрачной, холодной поэзіей Оссіана увлекся онъ въ передѣлкахъ Парни.[10] Произведенія автобіографическаго содержанія проникнуты такимъ же безоблачнымъ настроеніемъ: вино, любовь и дружба, — вотъ, единственные мотивы этихъ произведеній; къ нимъ относятся всѣ многочисленныя посланія его къ друзьямъ и красавицамъ, мимоходомъ плѣнявшимъ его легко-воспламеняющееся сердце.Надо, впрочемъ, добавить, что многія изъ тѣхъ шумныхъ и широкихъ развлеченій, которыя воспѣвалъ Пушкинъ во время пребыванія своего въ лицеѣ, относились къ области "фантазіи". Онъ самъ не разъ признается, что въ ранней юности былъ большимъ "фантазеромъ-мечтателемъ"
— восклицаетъ онъ въ одномъ произведеніи; себя онъ называетъ "невольникомъ мечты младой", говоритъ, что "мечта — младыхъ пѣвцовъ удѣлъ". Въ мечтахъ онъ обладалъ тогда "всѣми радостями земными". Юношу тянуло въ очарованный міръ фантазіи, туда, "гдѣ міръ одной мечтѣ послушный". Что это былъ за міръ, — мы видѣли: дѣйствительная жизнь была куда скучнѣе и скромнѣе, — тѣмъ "прекраснѣе" былъ "міръ мечты": онъ казался ему роскошнымъ садомъ, гдѣ не переводятся цвѣты — увядаетъ одинъ, расцвѣтаетъ другой… Хлои смѣняются Доридой, любовь — виномъ. Юноша-поэтъ, окрыляемый фантазіей, видѣлъ себя въ роскошномъ хороводѣ красавицъ, въ кругу друзей, гдѣ царятъ тонкія анакреонтическія настроенія. Отуманенный этой оранжерейной атмосферой, не имѣвшей ничего общаго съ дѣйствительностью, онъ пѣлъ восторженную пѣснь безмятежному эпикуреизму…
Позднѣе, когда онъ кончилъ лицей и вступилъ въ жизнь, этотъ «эпикуреизмъ» выразился въ самомъ безшабашномъ прожиганіи жизни, — тогда поэтъ пересталъ воспѣвать безтѣлесныхъ Хлой и Доридъ, сталъ воспѣвать живыхъ женщинъ и живую любовь, мало общаго имѣющую съ тѣмъ отвлеченнымъ, фантастическимъ чувствомъ, съ которымъ онъ носился въ лицеѣ.
Но, повторяю, никогда Пушкинъ не былъ въ исключительномъ подчиненіи y однихъ настроеній, — если "эпикурейскіе" мотивы были типичными для этой эпохи, то нельзя умолчать и о другихъ, замѣтно опредѣлившихся въ этотъ періодъ въ его творчествѣ.
Отечественная война даже съ нѣжной лиры Жуковскаго сорвала нѣсколько могучихъ аккордовъ. Тѣмъ понятнѣе "героическія" настроенія y болѣе разносторонняго и впечатлительнаго Пушкина. И вотъ, рядъ прочувствованныхъ патріотическихъ произведеній написано имъ въ честь войнъ 1812-го и 1814-го годовъ.[11]
Но эти попытки «парить» во слѣдъ Державину остались въ его творчествѣ одинокими.