Алексей Михайлович хотя не отпустил от себя Газского митрополита, но не послушал его совета не сноситься более с Цареградским патриархом по делу Никона. Нет, царь непременно хотел разрешить вкравшиеся в его душу сомнения. Он избрал надежнейшего человека, келаря Чудова монастыря Савву, и отправил его к патриарху Дионисию до того скрытно, что это отправление, по замечанию Лигарида, скорее походило на бегство, чем на посольство: о нем знали только трое. Из Москвы возвращался на Афон архимандрит тамошнего Павлова монастыря Иоанникий с царскою милостынею для всех афонских монастырей и с посланием к ним какого-то архиерея, писанным от 26 генваря 1666 г. С этим-то архимандритом и поехал келарь Савва и удобно прибыл в Фессалонику. Там оказался и патриарх Дионисий, внезапно оставивший свою кафедру и бежавший из Царьграда от турок. Савва тайно представился бывшему патриарху и говорил ему: "Святый владыко! Царь Алексей Михайлович молит тебя, приди в Москву, благослови дом его и разные нужные вещи исправь. Реши, что делать царю: умолять ли Никона патриарха, чтобы возвратился, или другого поставить? Иконийский митрополит Афанасий от тебя ли прислан, и родственник ли тебе, и приказывал ли ты ему словесно, чтобы умолять Никона о возвращении? С Мелетием дьяконом сколько грамот прислал ты? Стефан грек был ли у тебя и послал ли ты с ним грамоту, чтобы митрополиту Газскому быть экзархом?" Дионисий отвечал: "Ехать в Москву никак не могу. Благословляю государя, чтоб или он простил Никона, или другого поставил, смиренного и кроткого; если он боится другого поставить, то мы принимаем грех на свои головы; царь - самодержец: все ему возможно. Мелетий приезжал сюда несмирно - все турки об нем узнали - и сделал мне убытку на двести мешков. Иконийский митрополит Афанасий мне не родня. На нем был турецкий долг, он выпросил себе отсрочку на неделю, да и ушел. А я с ним ни одного слова не приказывал: пусть держат его крепко и отнюдь не отпускают. Если царь его отпустит, то большую беду Церкви сделает. Как Мелетий дьякон приходил, то мы с Нектарием патриархом написали две грамоты слово в слово, и руки свои приложили, и одну послали с Мелетием в Александрию, а другую Нектарий послал с своим калугером в Антиохию. Стефан грек у меня не бывал; только хартофилакс (секретарь патриарха) докучал мне, чтоб я написал в грамоте быть Газскому экзархом. Но я ему этого не позволил, и если такая грамота объявилась у царя, то это плевелы, посеянные хартофилаксом. А Паисий Лигарид - лоза не Константинопольского престола; я его православным не называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек. Стефана грека не отпускайте ж, потому что и он великое разорение Церкви православной сделал, как и Афанасий Иконийский". Из этого ответа Дионисиева, который келарь Савва представил в своей сказке государю, последний должен был убедиться не только в подлинности свитка четырех патриархов, принесенного Мелетием, и в лживости Иконийского митрополита Афанасия, но и в том, что Стефан грек - обманщик, вовсе не был у Дионисия, а сносился только с секретарем его и привез грамоту об экзаршестве Паисия Лигарида подложную, которую, вероятно, купил у патриаршего секретаря за деньги или даже составил сам, и что этот Стефан, судя по жесткому о нем отзыву Дионисия, вовсе не племянник его и не родственник. Конечно, ловкий Паисий мог и теперь извернуться и всю вину свалить на одного Стефана, мог уверять и даже уверить царя, что Стефан обманул и его, Паисия, верно рассчитывая подслужиться и угодить ему в чаянии больших милостей. Но об экзаршестве своем Паисий больше уже и не заикался и не только, как увидим, не председательствовал вместо Цареградского патриарха на последующих Соборах в Москве, но подписывался ниже других митрополитов, русских и греческих. В своем историческом сказании Лигарид об этом свидании Саввы с патриархом Дионисием выражается глухо и именно говорит: "Когда Савва был принят Дионисием и принял от него благословение, то объяснил ему причину своего пришествия (спор Афанасия Иконийского с Стефаном греком о подложности принесенных последним грамот). Дионисий назвал все достоверным, в особенности утвердил подлинность свитка четырех патриархов и подписей их, и отпустил Савву, не наделив его никаким письмом ввиду опасностей пути". Затем Лигарид продолжает: "Заезжал Савва и ко Вселенскому патриарху Парфению (вновь вступившему на кафедру по удалении Дионисия), но этот и ухом не повел на просьбы Саввы, оставаясь верным обязательству, которое дал константинопольскому эпарху Кипурхию, не писать ничего к русским и не принимать от них никаких грамот без ведома и позволения султана. Таким образом, Савва возвратился без результатов, не получив успеха в своих огромных надеждах; предполагал воздвигнуть трофеи выше всех, а вышел ничем, ни третьим, ни четвертым мегарцем по лжи". Очевидно, что тайное посольство келаря Саввы было не по душе Лигариду.