История русской церкви

Перед нами мистическая созерцательная система, столь широко распространенная на востоке в первые века христианства, в эпоху выработки церковной организации, когда совершалась мучительная дифференциация среди членов церкви, и возрождавшаяся не раз в западной Европе и на Руси в виде мистических сект в эпохи социальных кризисов. Но в условиях русской жизни конца XV в., когда жил Нил Сорский, эта система не имела под собою почвы и была не широким движением, а уделом отдельных экзальтированных и в то же время образованных людей XV–XVI вв. — в скитах Нила после его смерти оказалось всего 12 старцев. Если она обратила на себя внимание и приобрела известную социальную значимость, то это было обусловлено моментом политической борьбы конца XV и начала XVI в., разгоревшейся вокруг вопроса о церковных имуществах. Этот вопрос, занимавший в сочинениях Нила второстепенное место, для тогдашних политиков выдвинулся на первый план и заслонил собою основное положение Нила — созерцательность монашеской жизни. Как раньше московская власть в своей борьбе за церковные имущества не побрезговала новгородскими еретиками, так теперь она стала искать себе опоры и содействия у заволжских старцев. И вскоре после собора 1490 г., в 1500 г., Нил, вопреки своему отшельническому идеалу, оказался втянутым в водоворот московской политики: в частных секретных совещаниях, устроенных князем по вопросу о праве монастырей и церквей владеть имуществами, он участвовал в качестве видного и приятного для князя авторитета. Осифляне заволновались, их представителю в совещаниях, /99/ митрополиту Симону, пришлось пустить в ход против заволжских старцев весь запас примеров из Ветхого завета, церковной истории и житий святых, чтобы поколебать позиции противников церковного вотчиновладения. Но уничтожить эти позиции не удалось; напротив, князь Василий Патрикеев, принявший в монашестве имя Вассиана и примкнувший в ссылке к ученикам Нила, выпустил одно за другим три сочинения, направленные против вотчиновладения монастырей и против Иосифа — „учителя беззакония“, „законопреступника“, даже „антихриста“. При московском дворе Вассиана читали с удовольствием, хотя он и был опальным.

Для осифлян стало очевидным, что для сохранения монастырских имуществ недостаточно борьбы только на почве религиозной идеологии. Теорию душеспасительного синодика расшатывали еретики и заволжские старцы, жертвовавшие при этом даже спокойствием душ своих предков, и при явном сочувствии княжеской власти. Было ясно, что даже если все еретики будут переловлены и покараны, то все же твердыня синодика окажется поколебленной. Осифляне все более и более начинали сознавать, что нужно учесть перемену социально-политической обстановки и вместо фронды и угрозы князю бунтами сделать ему политические уступки, в содержании которых не могло быть и тени сомнения: церковь должна была пойти навстречу стремлениям московских князей, санкционировать „самодержавие“ московского князя, выраставшее на почве развития денежного хозяйства и в борьбе с удельным партикуляризмом, и поступиться при этом всеми теми феодальными правами, которые превращали церковные учреждения в государство в государстве. Мало этого, церковь должна была признать единым главою над собою московского князя, который стал уже открыто выступать в роли главы московской церкви. Если до сих пор власть московского князя над митрополией выражалась в негласном выборе кандидата на митрополичью кафедру, то теперь, при поставлении преемника митрополиту Зосиме, летописцы отметили совершенно необычайный и невиданный дотоле момент посвящения. После формального избрания Симона на соборе епископов 1495 г. по указанию великого князя во время торжественного посвящения нового митрополита великий князь собственноручно „продал его епископам“ и повелел ему „принять жезл пастырства и взойти на седалище старейшинства“. /100/

Хотя значение этого обряда пока что было чисто формальное, но он мог служить для осифлян перстом, указующим им их линию поведения. Не прекращая борьбы с еретиками, осифляне постепенно переносят борьбу на чисто политическую почву.

Собор 1503 г., созванный официально для разрешения второстепенного вопроса о вдовых священниках, еще раз показал осифлянам, что медлить с действиями не приходится и что опять-таки центр тяжести вопроса заключается в установлении новых отношений к „державе“ московского князя.