История руссов. Славяне или норманны?

Южнорусские летописи значительно полнее новгородских не только с точки зрения богатства историческими документами и фактами (ибо архив князей Руси в какой-то мере был в их распоряжении, чего не было в Новгороде), но и изложены пространнее, литературнее и с использованием греческих источников. Они не столь скупы на слова и часто вставляют довольно искусственно народные предания весьма сомнительной исторической ценности. Это — значительно расширенная копия протографа. Над этим расширением трудился не один летописец, и, как результат, в летописи целый ряд внутренних неувязок. Вставлявший нечто не замечал, что в летописи есть места, противоречащие ему.

В процесе расширения летописи, идущего также за счет менее сжатого изложения, в процессе мелких вставок текст летописи потерял свою ясность и четкость. И вот отрывок о Руси, по-видимому, и относится к случаям таких печальных недоразумений.

Имея перед собой протограф летописи (можно думать, новгородский), южнорусский летописец наткнулся на не совсем ясное место: «и изгнаша варяг за море»… Через 5 строчек оказывается — варягов пригласили из-за моря. Получается внутренняя нелепость: не могли же варягов прогонять, а через короткий срок опять приглашать тех же самых варягов; это было бы вроде унтер-сфицерской вдовы, которая сама себя высекла. На деле было не так — прогнали одних варягов, а пригласили других. Это видно из того, что посланцы вынуждены были объяснять, что земля их «велика и обильна», — этого тем, которых прогнали, разъяснять было нечего, они сами это отлично знали.

Южнорусский летописец захотел уточнить это место и сделал вставку.

Но тут оказалось затруднение: имени варяжского племени, к которым обратились посланцы, он не знал (работал он по крайней мере через 200 лет после призвания варягов). Сказать, что были изгнаны варяги-германцы, а приглашены варяги-славяне, он не мог: понятия «славянство» тогда не существовало.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление. Понимать верно историю древности нельзя, исходя из современных понятий. Образ жизни людей, их уклад жизни отличались весьма значительно от того, что мы имеем теперь. Государства, как такового, не существовало, люди жили родовыми общинами. Земли было достаточно. Связь с ней была весьма слабой, ничего с ней не связывало; сегодня она могла быть одной, а завтра другой. Вольные и невольные передвижения целых племен совершались часто. Настоящей крепкой оседлости не было, деревянные города, как правило, выгорали чуть ли не каждый год. Это создавало совсем иное отношение к земле, к тому месту, на котором жили. Еще в 1835 году Сенковский отметил, что понятия «отечество» тогда не было, жили разрозненно и тесных общих интересов не имели. Необходимость государства назревала медленно, исподволь.

В момент призвания варягов на севере существовала весьма своеобразная «федерация» родовых общин не только разных племен, но и рас: славяне жили вперемешку с финнами, литовцами и т. д.

Государственность здесь создалась под влиянием варягов, но совсем в иной плоскости, как ее представляют. Набеги, насилия варягов были предпосылкой для создания государства. Гнет варягов вызвал к жизни появление постоянной армии и единого, общего военачальника. Варяги создали здесь государственность не снаружи, а изнутри, они были только побудительной причиной к государственности. Сама же государственность была создана славянами.

Если понятие «государство» было весьма расплывчатым (существовали только племена), то понятие «расы» почти вовсе отсутствовало. Понятие «славянство» выработалось значительно позже.

И действительно, на протяжении всей летописи мы с ним не встречаемся, оно есть только во введении к летописи, написанном безусловно значительно позже и приставленном к основному костяку летописи.

Славянские племена Восточной Европы называли себя своими именами, и только: словене, кривичи, дреговичи, поляне, севера, бужане и т. д.

Первым понятием, объединившим их в одно целое, было понятие «русь». И вот это то понятие, единственное в его распоряжении, летописец-редактор и употребил. Когда он столкнулся с необходимостью указать, что приглашены были не варяги-германцы, а варяги-славяне, — он и сказал: «к варягам, к руси» ибо для обозначения славянства тогда было только слово «русь», иного не было.

Некоторое время спустя летопись попадает в руки другого летописца-редактора, а мы знаем, что отдельные «наслоения» текста установлены почти через каждые 30–40 лет.

Этот редактор, в особенности если он был с юга, откуда, надо полагать, проникло на Русь понятие славянства, наткнувшись на выражение «к Руси», понял его не как общее обозначение славян, а как частное название одного из варяжских племен, и сделал соответствующее разъяснение. Весьма возможно, что и еще одно обстоятельство играло роль в этом объяснении, но к нему мы вернемся несколько ниже.

Итак, достаточно было одному из летописцев споткнуться на одном терминологическом препятствии, и ошибка выросла в норманистскую теорию.