На рассвете все было кончено. «
Он, Людовик, должен был вернуть Дамьетту. Она манила его – словно в небе взошла новая звезда, подобная Вифлеемской, и озарила ему путь. Когда корабли франков все-таки вышли в море, его спутники думали, что курс взят на Александрию. Но он скомандовал поворачивать к Дамьетте… Более сотни крупных судов, не считая полутора тысяч галер и лодок, повиновались его приказу. Такой грандиозной флотилии еще не видел Восток!
Однако сами небеса были против него. Несколько дней дул встречный ветер, и корабли стояли на месте. А на Троицын день разразилась буря, как щепки разметавшая корабли по морю. Возвратившись в Лимассол, Людовик провел светлый праздник в печали… Лишь неделю спустя удалось поднять паруса. «
(Если вам довелось путешествовать на морском пароме вместе с автомобилем, вы легко поймете, как выглядели корабли крестоносцев, прозванные «юиссье». Лошади закреплялись ремнями, а, достигнув цели, судно причаливало как можно ближе к берегу. Широкая дверь опускалась, и всадники верхом выезжали на сушу – примерно как вы за рулем своей верной железной «коняшки».)
Во вторник, 4 июня, франки увидели силуэт Дамьетты. Решили высадиться на рассвете – там же, где ступил на Землю обетованную Иоанн де Бриенн, – на западном берегу Нила под бесстрастным взглядом гигантского сфинкса Гизы…
Каменные глазницы и сейчас смотрели прямо в душу умирающего короля… А в ушах звонили колокола Дамьетты, гремели литавры и сарацинские роги. Нестерпимо блестели доспехи султана, освещенные солнцем… Или это сияние его орифламмы, которую водрузили в королевскую шлюпку? Запрестольную хоругвь аббатства Сан-Дени всегда выносили на поле сражения. Орифламма – от aureum – золото и flaiama – пламя, алое, как кровь… Как свидетельствует позже Жуанвиль, «