Но тут из Дамаска прибыл новый султан Египта Туран-Хан. Он привел с собой свежие силы – и одновременно отправил флот, чтобы изолировать крепость с моря. Что оставалось Людовику? Просить перемирия. Он отдаст Дамьетту, если ему вернут Иерусалим. Его братья – те, что еще живы, – станут заложниками сделки. Султан ответил: пусть заложником будет он сам, Людовик. Король согласился, но воспротивились его приближенные – слишком уж унизительным показалось им такое условие. Этому унижению франки предпочли другое – отступление. Оно пришлось на начало апреля года 1250-го. Повозки запрудили дороги, матросы рубили швартовы, чтобы быстрее отчалить. Их остановил лишь его приказ – вернуться, чтобы погрузить всех больных…
Людовик помнил, как верный телохранитель Жоффруа де Сержин держался подле, «защищая его от сарацин, подобно тому, как добрый слуга отгоняет от чаши своего сеньора мух; ибо всякий раз, как приближались сарацины, он хватался за свое копье и, взяв его под мышку, бросался на них…». В деревне под названием Сармосак короля внесли в дом «…и положили на колени одной парижской горожанки, почти мертвого, и думали, что он не доживет до вечера». Свирепый евнух Джемальэд-Дин взял его под стражу. Никто из отступавших по суше крестоносцев не сумел спастись.
Он умирал – но выжил. Лекарь султана имел опыт лечения самых тяжких болезней. И, завернувшись в плащ, подаренный ему безвестным бедняком, Людовик наблюдал, как всякий день сарацины вытаскивали во двор пленных. «Ты хочешь отречься?» – и свист кривого меча… Что ж – если подобная участь ожидаете и его – он примет свой конец, как подобает христианину. Ему уже раз грозили смертью – если не сдаст Дамьетту. Людовик ответил: никогда. Его обещались пытать «моллюском» – по яркому описанию хрониста, «это две соединяющихся деревянных доски с зубьями внизу; они вкладываются одна в другую и связываются бычьими ремнями по концам. И когда хотят пытать человека, то кладут его на бок и укладывают ноги меж колышков, а потом усаживают человека на деревянные доски, так что не остается ни одной кости, которая не была бы раздроблена…». Король лишь ответил – он пленник и не волен распоряжаться своею судьбой… В то время как сарацины штурмовали город, неся перед собой захваченную в бою орифламму, он молил Господа о спасении королевы и их новорожденного сына… Но Дамьетта выстояла.
Король не знал, что, едва заслышав о том, что готовится приступ, пизанцы и генуэзцы со своими кораблями собрались покинуть город. Насухо вытерев глаза, Маргарита пригласила их в свои покои, умоляя сжалиться над ней – и над королем. Сдача города убила бы малейшую надежду на его спасение… А когда итальянцы посетовали на голод, ее величество приказала снабжать их продовольствием за счет государственной казны. Это обошлась почти в такую же сумму, которую чуть позже запросит за пленников султан… Когда он, наконец, озвучил сумму – миллион безантов золотом, Людовик, не торгуясь, согласился. Пусть это станет выкупом за его людей! А за себя он отдаст Дамьетту – «ибо он – не то лицо, кого должно выкупать за деньги». Подобная щедрость тронула Туран-Хана настолько, что он даже сделал королю небольшую скидку. Договор был заключен 1 мая. А на следующий день молодого султана убили заговорщики.