История рыжего демона

— В основу моей пьесы я хочу положить простую жизненную правду, — сказал Аззи, — правду, которой, однако, постоянно пренебрегали все известные мне драматурги. Большинство из них не поднимается выше обыкновенных банальностей, превращая драматическое произведение в скучный урок, где мораль, уже успевшая порядком надоесть зрителю, подносится в готовом виде на неизменном фарфоровом блюдечке с золотой каемкой. Вот и проповедуют, что, мол, всякий порок в итоге будет наказан, а добродетель вознаграждена: под лежачий камень вода не течет, жадность до добра не доводит, с милым рай и в шалаше, терпенье и труд все перетрут, и тому подобное. Так повелось со времен Аристотеля, и теперь множество писателей и поэтов идет по проторенной дорожке. Чтобы хоть как-то привлечь внимание зрителя, они пускаются на всевозможные хитрости, соревнуясь друг с другом в том, кто ловчее надует аудиторию, всегда готовую простодушно проглотить приманку. И нужно сказать, что до сих пор они неплохо справлялись с этим делом. Многие их крылатые фразы стали пословицами и поговорками, на которых держится народная мудрость, чаще именуемая у нас общественным мнением. Однако люди наблюдательные и не лишенные здравого смысла прекрасно знают, что в жизни редко бывает так, как написано в книгах или показано на сцене. Помимо художественной правды, существует еще одна правда — правда жизни, но вот об этом вся пишущая братия как раз предпочитает помалкивать.

— Так, значит, сударь, вы хотите опровергнуть законы морали?

— Ну да, конечно! Хоть смертные и держатся за них крепко, как утопающий за соломинку, я хочу найти способ освободить их от глупейших предрассудков. Я хочу показать им жизненную правду. Задуманная мною пьеса сильно отличается от детского лепета так называемых добродетельных людей. По моему замыслу, семь смертных грехов не только не станут препятствием на пути к блаженству, но как раз наоборот — если не помогут его достичь, то уж, во всяком случае, никак не помешают. Одним словом, Аретино, я собираюсь ставить безнравственную пьесу.

— Что за благородный замысел! — воскликнул Аретино. — Меня восхищает ваша попытка противостоять потокам сладенькой водички, льющейся на нас с небес, всей этой дешевой пропаганде, цель которой — наставить нас на тот путь, что объявляется истинным. Но позвольте вам заметить, сударь, что, если мы попробуем разыграть такую пьесу, лицемерный гнев государства и церкви падет на наши головы. И потом, где мы найдем труппу, способную сыграть такую пьесу? И как мы укроемся от всевидящего ока церкви, легко проникающего за кулисы?

— Не беспокойтесь, дорогой мастер, — улыбнулся Аззи. — Для постановки моей пьесы не нужна сцена, не нужны актеры. И зрительный зал и публика тоже не нужны. Моя пьеса пойдет как бы сама собой. Действие будет разворачиваться в привычных условиях, а актерами будут самые обыкновенные люди, мыслящие и чувствующие, а не изображающие чувства. Мы ничего не будем придумывать заранее. Мы дадим своим актерам только самые общие указания и предоставим им позаботиться о деталях, а уж как они поведут себя в той или иной ситуации, будет зависеть только от них самих.

— Но как же быть с моралью вашей безнравственной пьесы? — удивился Аретино. — Ведь для того, чтобы вывести подобающую мораль, нужно заранее знать, чем все закончится.

— У меня есть несколько идей на сей счет, — сказал Аззи, — и я непременно поделюсь с вами своими планами после того, как мы договоримся. Пока же я ограничусь только намеком. Видите ли, я до известной степени могу управлять сложной механикой причинно-следственных связей в подлунном мире.

— Однако для того, чтобы сделать подобное утверждение, сударь, необходимо быть посланцем Небес или Ада — одним словом, принадлежать к миру сверхъестественного, — заметил Аретино.

— Сядьте ближе, — сказал Аззи, — и слушайте меня внимательно.

Аретино, немного смущенный повелительным тоном Аззи, придвинул свое кресло поближе к креслу гостя.

— Я, кажется, забыл представиться, — продолжал Аззи, — и хочу исправить свою ошибку. Я Аззи Элбуб, демон благородного происхождения, и я к вашим услугам, Аретино.

Тут Аззи сделал небрежный жест рукой, и тотчас вокруг кончиков его пальцев заплясала голубоватая молния, извиваясь, словно змея.

Глаза Аретино расширились.

— Черная магия! — прошептал он.

— Я вынужден прибегнуть к подобным фокусам лишь для того, чтобы вы сразу поняли, с кем имеете дело, — сказал Аззи.

Сцепив пальцы обеих рук, он сотворил один за одним шесть крупных изумрудов. Разложив их рядышком на низком столике, где стоял серебряный кувшин с вином, Аззи несколько секунд сосредоточенно смотрел на драгоценные камни. Затем одним быстрым взмахом руки он сгреб их в кучу и превратил в один большой изумруд — самый большой из всех, когда-либо существовавших в мире.

— Изумительно! — прошептал Аретино.

— Конечно, через некоторое время этот камень возвратится в свое первозданное состояние — то есть примет ту форму, которую он имел до своего превращения, — сказал Аззи, — однако и то, чего мне удалось добиться, не так уж плохо, не правда ли?