История с приведениями

- Сирс прав. И мы стали идеализировать ее еще больше. Она представлялась нам эмблемой печали, разбитого сердца. Мы послали ей соболезнование и были готовы пройти сквозь огонь, чтобы увидеть ее. Сквозь огонь, но не сквозь железный занавес отчуждения, который окружал ее.

- И тут она сама пришла к нам, - сказал Сирс. - Туда, где тогда жил ваш дядя. Эдвард один имел свой дом, и мы собирались там поболтать и выпить.

- И поговорить о ней. Знаете эти стихи Эрнеста Доусона: "Я верен останусь тебе, Кинара!". Льюис где-то раскопал их и читал нам. "Ушедшая бледность лилий" и все такое. Это пронзало нас, как ножом. "Сильней музыки и пьяней вина". Что за идиоты! И вот, представьте, она сама приходит к нам.

- И какая, - вставил Сирс. - Она ворвалась, как тайфун. Мы просто испугались.

- Она сказала, что ей одиноко. Сказала, что устала от этого проклятого города с его лицемерием. Ей хочется выпить и потанцевать, и плевать она хотела на всех. И она проклинает этот город, и если мы мужчины, а не сосунки, то мы тоже пошлем его к черту.

- Мы не могли сказать ни слова, - сказал Сирс. - Она, наша богиня, ругалась, как матрос, и вела себя.., да, как шлюха. "Сильней музыки и пьяней вина". Вот это мы и получили. У Эдварда был граммофон и пластинки, и она заставила нас поставить самый громкий джаз. Мы никогда не ожидали такого от нее - она крикнула Джону: "Потанцуй-ка со мной, маленький лягушонок!" - и он так испугался, что не смел до нее дотронуться. Ее глаза метали искры.

- Я думаю, ее главным чувством тогда была ненависть, - сказал Рики. - К нам, к городу, к Стрингеру. Настоящий циклон ненависти. Она поцеловала Льюиса, когда они танцевали, и он прямо подпрыгнул, как будто она его обожгла. Он отскочил от нее, и тогда она стала танцевать с Эдвардом. Эдвард всегда был смелее нас, но тогда и он потерялся - наш рай рушился буквально на глазах. Она была ужасна, как одержимая демоном. "Вы что, сосунки, боитесь выпить?" подзуживала она нас, и мы быстро напились.

- Это невозможно описать, - сказал Сирс. - Я знаю, к чему она вела дело, а мы были слишком невинны, чтобы сопротивляться. И больше всего она пыталась обольстить Льюиса. Он был совсем мальчиком. Может, он и целовался с кем-нибудь, но не более того. И он, конечно, любил Еву больше всех нас - ведь именно он нашел это стихотворение Доусона. И именно поэтому ее ненависть в тот вечер больше всего шокировала его.

- И она знала это. Она оттолкнула Эдварда и устремилась к Льюису, а он просто оцепенел от страха. Как будто это делал его мать.

- Мать? - переспросил Сирс. - Да, может быть. Во всяком случае, это соответствует глубине его иллюзий в отношении нее, - наших иллюзий. Ева обняла его, просто обвила руками, и стала целовать. Было похоже, что она поедает его лицо. Вообразите - вся эта ненависть входит в ваш рот и режет, как лезвие. Когда она откинула голову, лицо Льюиса было все в помаде, похожей на кровь.

Эдвард подошел к ней и сказал: "Успокойтесь,, мисс Галли", - или что-то вроде того. Она прямо зашипела на него. "Ты хочешь меня, Эдвард? - спросила она. - Потерпи, он первый. Ведь мой Льюис такой красавчик".

- И потом она повернулась ко мне и сказала: "И ты, Рики, получишь свое. И ты, Сирс. Вы все. Но сперва я хочу Льюиса. Хочу показать ему то, что видел несчастный Стрингер Дедэм, когда заглянул в мое окно", - и она стала расстегивать блузку.

- Пожалуйста, мисс Галли, - сказал Эдвард, но она велела ему заткнуться и скинула блузку. Она не носила лифчика, и ее груди были маленькие и крепкие, как два яблока. Она выглядела необычайно соблазнительно. "Ну бедный мой Льюис, что ты теперь будешь делать?" - и она снова принялась поедать его лицо.

- Мы подумали, что знаем, что увидел Стрингер, заглянув к ней в окно, сказал Рики. - Что она занималась любовью с другим. И мы испытали ужасное разочарование, глядя на ее наготу и на то, что она делала с Льюисом. Наконец мы с Сирсом взяли ее за плечи и оторвали от Льюиса. Тогда она стала в самом деле мерзко ругаться: "Вы что, подождать не можете, сопляки, так вас растак" и все такое прочее. Тут она принялась расстегивать юбку. Эдвард чуть не плакал. "Ева, - сказал он, - пожалуйста, не надо". Но она сняла юбку и сказала: "Что, трусы, боитесь увидеть меня настоящей?" - Она скинула исподнее, - сказал Сирс, - и потянулась к вашему дяде. Сказала ему: "Пожалуй, я откушу от тебя кусок, малыш Эдвард", - и потянулась к нему, к его шее. И вот тогда Льюис ее ударил.

- Сильно ударил, - сказал Рики, - и она в ответ ударила его еще сильнее. Звук был, как выстрел из ружья. Я, Джон и Сирс ничего не могли сделать, мы просто окаменели.

- А это могло бы остановить Льюиса. Но мы стояли, как оловянные солдатики, и смотрели. А он пролетел через всю комнату, как аэроплан, из глаз его текли слезы и он ударил ее ногой, как в футболе. Они упали вместе, и Ева так и не встала.

- Она ударилась головой об угол камина, - сказал Рики. - Льюис долго не мог прийти в себя, но даже он заметил, что изо рта у нее течет кровь.