Однако в результате серии поражений японская армия была вынуждена вернуться на архипелаг, после чего Ямато отказалось от проведения активной внешней политики и сосредоточилось на обустройстве внутренней жизни. От моря стали ждать неприятностей: японские правители боялись вторжения со стороны Силла и танского Китая и строили крепости на юго-западе страны. Японское государство как бы начало отгораживаться от моря, воспринимая его как свою государственную границу. Пожалуй, именно в тогда был сделан окончательный выбор в пользу интенсивного пути хозяйствования, который сопровождался постепенным нарастанием интровертности японской культуры. И хотя расширение территории Ямато в северо-восточном направлении продолжалось вплоть до IX в., пролив, отделяющий Хонсю от Хоккайдо, фактически не был преодолен. По-видимому, сложившийся в Японии хозяйственно-культурный комплекс способствовал угасанию заинтересованности во внешнем мире: цикл воспроизводства носил замкнутый и самодостаточный характер, и территория архипелага располагала всем необходимым для его поддержания. Главную роль здесь, по-видимому, сыграло почти полное отсутствие в Японии скотоводства и почти неизбежно сопутствовавшего ему комплекса территориальной экспансии, вызванного потребностью в пастбищах. Напротив, богатейшие, неисчерпаемые для того времени морские ресурсы и основанное на интенсивных методах хозяйствования заливное рисоводство располагали к тщательному освоению прежде всего ближнего пространства. Объективные предпосылки изоляционизма дополнились и чисто историческими факторами. Нараставшая в VII–VIII вв. мирная экспансия иноземной культуры подтачивала идеологическую основу существования японского общества — культ предков, освященный синтоизмом. Может быть, наиболее зримое выражение этот процесс нашел в неудавшейся попытке смены правящей династии, предпринятой буддийским монахом Докё.
К тому же выходцы из Кореи и Китая попытались ревизовать синтоистский миф, составляя генеалогические списки, согласно которым иммигранты возводили свое происхождение к синтоистским божествам. Увидев в этом угрозу собственному положению, японская родоплеменная аристократия во главе с родом Фудзивара предприняла усилия, чтобы не допустить посторонних в свою «касту». В итоге, ее социальная политика оказалась ориентирована на предотвращение социальной мобильности, что теоретически могло полностью заблокировать дальнейшее развитие общества.
Однако этого не произошло, ибо образование, наука и техника фактически не вошли в формировавшуюся концепцию национальной культуры. Поэтому особых препятствий для заимствования континентальных достижений в этих областях в Японии не возникало.
Отказавшись от решения военно-политических задач на Корейском п-ове, японское государство не потеряло интереса к культурному взаимодействию с материком. Правда, если раньше наибольший интерес вызывали государства Корейского п-ова (в особенности Пэкче), то теперь взоры японцев обратились непосредственно к Китаю, который сделался основным источником культурной информации — как в области науки и техники, так и в сфере государственного строительства.
После распада Пэкче и Когурё беженцы из этих стран составили наибольшую часть иммигрантов с материка. Однако японское государство использовало их как носителей знаний не столько о Корее, сколько о Китае. Конечно, этому способствовало осознание неоспоримого факта военного превосходства Китая — так, государство Силла, объединившее Корейский п-ов, находилось в очень сильной зависимости от Танской империи (его правитель — ван — получал инвеституру при дворе китайского «сына Неба», а престолонаследник должен был находиться в Китае в качестве заложника).
Япония, находясь зависимости от Китая, как источника культурной информации, не приняла практики инвеституры (получения от танского императора печати, удостоверявшей легитимность японского правителя) и оставалась, таким образом, независимым государством. Танской империи пришлось смириться с этим, но отношение к Японии в Китае было намного более прохладным, чем к другим близлежащим странам. Известно, что во время новогодней церемонии 753 г., когда в Чанъани оказались посольства сразу четырех стран, японское посольство было поставлено на последнее место (Силла — на первое). Это вызвало сильное недовольство японского посла, заявившего:
«Несмотря на то, что Силла издавна приносит дань Японии, его поставили выше. Это не сообразуется с естественным порядком вещей».
В 600–614 гг., в правление Суйко, Ямато успело отправить 4 миссии к суйскому двору. Помимо решения чисто дипломатических проблем, целью посольств было углубленное знакомство японцев с буддизмом. Хроника «Суй-шу» сообщает относительно второго посольства 607 г:
«Прознав о том, что бодхисаттва-сын Неба страны западного моря [т. е. китайский император — Ред.] покровительствует Закону Будды, [посольство Ямато] явилось ко Двору вместе с несколькими десятками послушников, чтобы они изучали Закон Будды».