I) Масштабное насильственное переселение на север обитателей центральной Японии. Документированное количество таких переселенцев составляет: для первой половины VIII в. — более 1800 дворов, для второй половины — более 19 тыс. дворов. Переселенцы были освобождены от несения трудовой повинности (в связи с невозможностью или малой продуктивностью рисоводства ирригационные сооружения в областях обитания эмиси не возводились), но несли воинскую повинность, поскольку этот регион рассматривался как северная граница Ямато.
II) Дифференцированная политика по отношению к самим эмиси, а именно поощрение тех, кто признавал суверенитет государя Ямато и вооруженное подавление непокорных. «Политика пряника» включала в себя устройство пиров, раздачу подарков, пожалование рангов и государственных наград кунъи вождям. Кроме того, эмиси, признававшие верховенство двора Ямато, были освобождены от налогообложения, но привлекались для строительства крепостей и в качестве пограничных стражей. Вместо принятых в собственно Ямато налогов эмиси доставляли дань (морскую капусту, лошадей, шкуры) в Нара или же местным чиновникам. Эта дань имела скорее не экономическое, а символическое значения и служила выражением покорности.
III) Переселение части эмиси с севера в другие регионы Ямато (исключая внутренние провинции). Пожалуй, эта мера наиболее ясно указывала на планы власти по культурной и экономической ассимиляции эмиси.
Политика Ямато по отношению к хаято на юге Кюсю характеризовалась в целом тем же комплексом мероприятий, но с одним существенным дополнением: интеграция хаято в общеяпонскую культуру (культуру Ямато) была более полной, что, вероятно, было связано в первую очередь с полноформатным развитием заливного рисоводства в этом регионе. Жестоко подавленные восстания хаято 713 и 720 гг. были фактически последними их выступлениями против японского господства, после чего отношения японцев с обитателями южного Кюсю перешли в политическую и экономическую плоскость.
Весьма показательно, что если племена хаято оказались окончательно покоренными уже в начале VIII в., то на севере Хонсю̄ только сёгунат Токугава (XVII-XIX вв.) окончательно «замирил» местное население. До этого на протяжении всего средневековья граница между Японией и не-Японией фактически проходила по реке
Коромогава (совр. префектура Иватэ).
Восстания на севере Японии, связанные, как правило, с нежеланием участвовать в трудовых мобилизациях и строительных работах, периодически вспыхивали на протяжении всего VIII в., и японцы неоднократно снаряжали против эмиси военные экспедиции. По сообщению источников, наиболее многочисленный экспедиционный корпус насчитывал не много не мало 100 тыс. чел. [что, впрочем, вряд ли следует понимать буквально].
Постепенно активная военная деятельность по покорению севера Хонсю̄ пошла на убыль, что отчетливо проявилось после отмены в 805 г. очередной экспедиции. Двор Ямато фактически оставил попытки насильственной интеграции севера, и объектом его «цивилизаторской» деятельности стали менее удаленные районы. Изменение политики в отношении эмиси вполне вписывалось в общую тенденцию культурной эволюции, характеризовавшуюся нарастанием интровертности. Более полное развитие эта тенденция получила в период Хэйан, характеризовавшийся в целом мирными процессами освоения внутреннего пространства и значительной потерей интереса к внешнему миру.
Крепнущее государственное самосознание Ямато проявлялось во многих областях. Перед правителями Ямато стояла трудная задача: создание «цивилизованного» (по китайским и корейским меркам) государства, т. е. включение Ямато в сложившийся дальневосточный мир на равноправных (как минимум) основаниях при сохранении собственного «лица».
Весьма символичным с этой точки зрения было изменение титула правителя. Если ранее правитель Ямато именовался о̄кими (японское чтение китайских иероглифов «великий ван», что предполагало вассальные отношения с Китаем), то в конце VII в. (вероятно, в правление Тэмму) стал последовательно употребляться китайский астрологический термин тянь хуан (яп. тэнно̄), обозначавший небесного императора или же Полярную звезду. В Японии в соответствии с местными культурными традициями, актуализировавшими в первую очередь генеалогическую семантику, данный термин понимался прежде всего как «сын Неба».