История села Брехова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным

Заколотили мы окна и переехали в Брехово. Распрощался я с райцентром навсегда. Не повезло.

КОНИ ВОРОНЫЕ

Таперика, сказать вам откровенно, напрасно я боялся председательской должности. Пронесло меня благополучно... И более того - жил я, скажу вам, лучше, чем на маслозаводе.

Оклад у меня две тысячи рублей, своей скотины полон двор: двадцать овец, две свиньи, корова, подтелок. Маруська у меня не дремала. Да и я при операциях состоял. Себя не обносил.

А кони у меня были... Звери! Ну, как в той песне поется: "Устелю свои сани коврами, в гривы конские ленты вплету..." Вороные, как смоль. И подбор весь черный с красным поддоном - потники, кошмы, попоны... У коренника на хомуте воркуны серебряные. Ездил только на тугих вожжах. Запряжем, бывало, с первыми петухами...

- Сашка, - говорю, - быть по-темному в Тиханове!

- Есть по-темному!

Лихой у меня был кучер. Сядет он в передок, на одно колено, второй валенок по воле летит, как у того мотоциклиста. Я в тулуп черной дубки залезу да в задок завалюсь, полостью прикроюсь от ископыти.

Эй, царя возили!

И - гайда! Только нас и видели.

По петухам определялись... Первые петухи в Брехове кричат, вторых настигали в Богоявленском, а третьих, рассветных, в Тиханове. Тридцать пять верст за час пролетали. До Богоявленского перевоза цугом едем дорога узкая, переметы... А как за реку выедем - впристяжку, и по накатной столбовой... Только стаканчики на столбах мелькают.

Однажды из-за этих коней попал я в переделку.

Вызывают меня после посевной в район. Куда семена дел? Почему изреженные всходы? Так и далее... Уполминзаг приезжал ко мне и навонял. Энтот был обособленный, никому не подчинялся. И силу большую имел, захочет - все выгребет, до зернышка. Шныряет, бывало, по сусекам, а ты ходишь за ним и молчишь.

Ну, ладно. Оделся я чистенько: сапожки хромовые, китель из желтой чесучи, шляпу соломенную набекрень. Полетели!

Доезжаем до перевоза - стоп! Шофер знакомый с Выселок.

- Ты куда?

- В район.

- И я в район.

Стакнулись мы с ним. Он вынул поллитровку.

- Давай, - говорит, - для начала эту распечатаем да речной водичкой запьем, освежимся. А уж в районе подкрепимся по-настоящему.

Раздавили мы эту бутылку на троих, я и говорю Сашке:

- Ну, чего ты в Тиханово поедешь? Оставайся с конями здесь, а я в кабине проедусь.

Сели мы в машину - поехали. Вот тебе до Свистунова не дотянули - стоп наша машина. Раза три выстрельнула, будто наклестка треснула на телеге, и остановилась. Что такое?

- Это, - говорит, - свеча подгорела. Сейчас сообразим.

Открыл мой шофер капот, уткнулся в мотор, как в колодец - один зад наружу - и притих. Уж я ждал, ждал, - а он все не шевелится.

- Да ты что, в самом деле, смеешься надо мной? Я на совещание тороплюсь, а ты меня фотографировать? Некогда мне на твою сиделку любоваться.

- Сейчас, сейчас...

Тут он забегал вокруг машины; забежит спереди - посмотрит, посмотрит, хлопнет по ляжкам руками, как кочет крыльями, назад побежит - опять смотрит.

- Ну, что такое?

- Не могу, - говорит, - определить.

Потом успокоился, сел в кабину и эдак, даже с радостью, говорит:

- Уяснил наконец.

- Ну?

- Бензин весь кончился.

Брат родной! Куда мне деваться? Назад бежать, к лошадям - и за час не добежишь. Вперед идти - пятнадцать километров - до обеда не дотопаешь. А совещание уже открылось по времени.

- Ну, - говорю, - душегубец ты проклятый! Что ты таперика мне присоветуешь?

- У меня травка в кузове. Ложись, Афанасеич. Попутная машина пойдет - я тебя крикну. А я, - говорит, - за рулем, вздремну. Дело привычное.

Какое тут спать! Я как представлю заседание бюро районного комитета и выступление товарища Мотякова, нашего докладчика, - у меня прямо вши от страха мрут. Но что делать?

Встал, как суслик, возле дороги, стою - жду. Впору хоть засвистеть от досады. И вот - катит грузовик. В кабине рядом с шофером женщина, а в кузове стол и корова. Останавливаю:

- Дайте бензину!

- У самих еле-еле до Тиханова доехать.

- Возьмите тогда меня с собой?

- Пожалуйста, но только в кузов.

Я и полез к столу да к корове. Уселся на стол, за рога ухватился поехали! Едем, а пыль, пыль на дороге - ну, прямо коровы не видать. Меня так разукрасило, что китель из желтого в серый превратился. А на лице одни глаза остались.

И явился я на бюро в таком виде. Эк, меня и взял в оборот Семен Мотяков. К тому времени его понизили до заведующего райзо. Но силу имел он большую.

- Вот он, полюбуйтесь! Мельник с помола... И семена израсходовал, и на членов бюро наплевал.

- Я, - говорю, - в кузове ехал на попутной.

- Нас дело не касается. Телефонограмму получил - изволь явиться вовремя.