История села Мотовилово. Дневник. Тетрадь 13

– Ладно тебе горевать-то, горемыка, ты моя ненаглядная! – льстиво заулыбался беспечный Кузьма, обнимая Татьяну, целуя ее, а глазом кося на кровать…. – Будем и мы с коровой, не спеши, обзаведемся. Купим теленка, глядишь, через два года коровушкой станет! Ведь не горит же!

Она переживая, страдает, а он знай себе беспечно улыбается и не вводит себя в порок. И Татьяна под звон колоколов на колокольне, беседуя с бабами у Федотовых на завалинке, жалуется на свою беспросветную судьбу, сглаживала хладокровное отношение к хозяйству

своего мужа Кузьмы:

– Мы прямо-таки замотались, работаем со своим мужиком вроде как люди, трудимся, а толку мало! С одними коровами мы прямо-таки замучались: то объесться, то так сдохнет. А одну покупали вроде хорошую и познате, а оказалась с изъяном, сама себя сосёт! Хоть бы у кого выменять теленка на поросенка, к осени глядишь тёлка бы выросла, а через годик, глядишь, и отелилась бы, вот мы и с коровкой стали бы, – мечтательно высказалась Татьяна, ясно пересказав Кузьмову мысль о приобретении теленка. – А то ведь мы и наголодовались без молока-то. Ребятишки то и знай прюцы просют. И кошка совсем перевелась без молока-то. Никак кошкой-то не обзаведемся, то пропадёт, то издохнет, то ребятишки куда-нибудь сверзют, то косточкой подавится! – сокрушалась о кошках Татьяна.

– А у вас разве есть поросенок-то? – поинтересовалась Анна.

– Есть, восейка, еще перед Масленицей мы выростка купили, а он без молока-то не ест, не пьёт и растет плохо!

– Вон, чьи теляты-то гуляют по улице-то, вот бы вам, Татьян! – подметила Дарья.

– И я на них гляжу, завидую, – сделав рот комельком, наслаждённо с выдохом зевнув, отозвалась Татьяна, наблюдая за тем, как телята наевшись молодой, только, что появившейся из земли зеленой травки, стали дурачиться, принялись меж собой лениво пыряться, угнув головы к земле, устойчиво упираясь ногами, а потом они разыгравшись принялись бегать друг за дружкой, взбрыкивая, высоко задирая задние ноги, по-телячьи глупо играя бегают взлягашки.

– Это вон чья комола-то корова идет? – спросила Анка, глядя на возвращающийся из поля табун коров.

– А что? – спросила ее Дарья

– Больно-то не красива.

– Зато вымя большое несет. А что толку-то у красивой, рога большие, а вымя с кукиш. Небось такая многова молока не надоит, – деловито возразила Анне Дарья.

– Ах, Любаньк, и у вас корова-то вымиста, должно помногу доит, вон тоже какое вымя-то накопилось, – заметила Дарья.

– Она у нас ведёрница, и молоко – одна сметана! – с гордостью сказала Любовь Михайловна. – У нас и куры выленялись и снова занеслись, – похвалилась перед бабами она же.

– По всему видно, что год нынче будет урожайный! – воспользовавшись некоторым затишьем в разговоре сказал Иван Федотов.

– А что? – спросил Василий Савельев

– Лист на землю «орлом» ложился, зимой в поле снега бугристыми были, и весна дружно засела! – пояснил о его ежегодных приметах Иван, глядя в сторону прогона, из которого следом за табуном возвращался с возом жердей Семион.

Семионова лошадь, напрягая все свои силы, тягостно тащилась по дороге. Заднее колесо телеги так тоскливо и визгливо с присвистываем скрипело, что обезумевшие собаки бежали на свист, думая, что их сманивают ребятишки на кормежку. Семион подъехав к своей избе, остановил воз под старой изуродованной молнией ветлой, которая вот уже, наверное, около века стоит под окном его избы и молча сосёт землю своими наполовину оголёнными узловатыми корнями.

– Дело бают, что кокушка проспала благовещенскую обедню и за это стала свои яйца терять, и с Семионом что-нибудь случиться. Люди всю Пасху нарядными, под колокольный звон отдыхают, а он в лес поехать надумал, – критикуя Семиона, высказалась Дарья.

Отъезжая в лес Семион, доложил своей старухе Марфе: «В лесу, где гульбище, я углядел кучку тонких сосёнок на жерди, для городьбы. Поеду, привезу, что чего дасться!». И, запрягши свою кобылёнку, он поехал. Забывшуюся в пути лошадёнку, чтобы поскорее миновать с осуждением глядящий на него нарядный народ, Семион ободрил ударом кнута. От внезапности кобыла испугалась, скакнув бросилась в галоп. Хозяин от рывка чуть не слетел с телеги, невольно укачнувшись в задок. Нарубив с воз жердей, Семион погрузил их на телегу и стал выезжать из чащобы на дорогу. Стоят у самой лесной дороги две сестры-березки, их белые стволы, покрытые глазасто-усатой корой-берестой, нежно ласкают глаз. И нужно было Семиону с возом проехать между ними. Не рассчитал он, задел осью телеги за одну березку-красавицу, содрало осью молодую, еще не очерствевшую и не почерневшую кору, из раны детской слезой потёк березовый сок. Семион, выехав на дорогу, остановил лошадь. Отыскав пустотелую, прошлогоднюю былинку и обломав ее концы, сделал из нее трубочку. Припав на коленях к ранке березы, он с наслаждением напился вкусной, приятной на вкус жидкости. «Вот благодать-то! – проговорил Семион для себя и сев на воз, тронул лошадь, – но-о! милая, поехали!»