История семилетней войны

Осажденные были снабжены в избытке артиллерией, которой весьма удачно пользовались; но они не могли заставить молчать прусские батареи, так как те были возведены за развалинами сгоревших домов. В один день, 19 июля, было брошено в город свыше 1400 бомб и ядер; пылало во всех углах. О тушении уже и не думали; да оно было невозможно, так как осаждающие отрезали все каналы от города. Вылазки следовали одна за другой; многие из них удались осажденным, которые были постоянно подкрепляемы свежими войсками и могли производить сильные атаки. Они иногда выгоняли пруссаков из траншей, заклепывали орудия и приводили в Дрезден пленных. Фридрих, раздраженный всеми этими неудачами, выместил их на Бернбургском полку, который недостаточно упорно защищался в траншеях во время одной из вылазок осажденных и уступил перед многочисленностью последних. Его постигло наказание, беспримерное в военных летописях Пруссии: у рядовых отняли тесаки, унтеры и офицеры должны были снять позументы с фуражек. И то и другое было совершенно лишнее; солдату еще легче стало ходить без тесака, а форменное платье офицера нисколько не теряло от отсутствия какого-то украшения. Но это различие от остальных полков произвело величайшее впечатление на честолюбивых воинов. Полк, учрежденный знаменитым князем Леопольдом Дессауским, многократно проявивший свою храбрость и военную дисциплину, был чрезвычайно удручен. Почти все его офицеры, богатые и бедные, убежденные в том, что по мере возможности исполнили свой долг, подали в отставку, в чем им, однако, было отказано. Во Франции и других странах офицер оставляет службу, когда захочет, но в прусской армии, где высшие и низшие служащие не уступят никакому воину в честолюбии и где все, принадлежащее к военной организации, вращается вокруг нее, принуждение было обычным делом в правление Фридриха Великого. Такое насилие весьма мало согласуется с понятием о чести; это призрак, который, однако, в нашей высшей культуре имеет больше значения, чем сущность ее. Хотя всякий поступок великого человека принято считать результатом его глубоко продуманных государственных принципов, но эту систему приневоливания, противную рассудку и опыту, да позволено будет отнести к тем причудам Фридриха, которые произошли случайно, а затем сделались его правилами. История этого монарха полна таких примеров; поклонники его умалчивают о них, философ неохотно собирает, а сонм историков не умеет ими пользоваться.

Вернемся снова к осаде Дрездена; ее продолжали лишь для того, чтобы с честью выйти из этого дела. Австрийцы горячо желали скорейшего окончания ее и с этой целью, вместе с имперскими войсками, пытались неожиданно атаковать королевскую армию, прикрывавшую корпус осаждающих. Главная квартира находилась во внешнем укреплении у слабо защищенной и прикрываемой одними форпостами деревни Груна, в некотором отдалении от лагеря. Казалось, это обстоятельство благоприятствовало неприятельскому предприятию. Враги льстили себе надеждой захватить короля в плен и вообще повторить Гохкирхское сражение. Все должно было произойти на рассвете, но, несмотря на быстроту, план этот окончился неудачей. Легкие австрийские войска проникли вперед, прусский полевой караул подался назад, король едва успел вскочить на лошадь и ускакать из деревни. Эта деревня была пределом, на котором остановились атакующие: с невероятной быстротой прусская армия стояла уже под ружьем. В течение трех минут можно было наблюдать необыкновенный переход стольких тысяч людей от состояния полнейшего покоя к величайшей деятельности. Пехота, кавалерия, артиллерия – все спало в палатках глубоким сном; по всей линии царила гробовая тишина, и разом все стало в боевой порядок. Солнце только что испускало первые лучи, предвещая прекрасный летний день, как вдруг ужасающий крик: «В ружье!» – повторенный тысячами голосов, пронесся по всему стану[216*]. Солдаты, полуодетые, бросились из палаток, построились, и вся армия сомкнутыми рядами пошла навстречу неприятелю, который тогда поспешно стал отступать, так как Даун вовсе не желал сражения.

При этом особенно отличились уланы, о которых следует здесь подробнее поговорить. Они принадлежали к особой, живущей в Польше немногочисленной части населения, имеющей свои нравы, обычаи и религию даже теперь, хотя они живут среди христиан. Они всегда отличались своей храбростью и преданностью республике, сражаясь во всех польских войнах за своих королей. И теперь они находились на службе Августа и предводимы были заслуженным саксонским офицером, майором Шибелем. Одеты они были как турки, составляли легкую конницу и вооружены были пиками. Повсюду уланы эти задирались с прусскими форпостами и арьергардами и сражались во время бегства, подобно древним парфянам[217].