История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

В этот роковой субботний вечер, в наемном экипаже, приведенном от Воспитательного дома, увезли меня из моего уютного жилища, от моей дорогой женушки, которую по мере сил предстояло утешать мистеру Смизерсу. Он сказал ей, что я вынужден ехать куда-то по делам фирмы; и моя бедняжка Мэри сложила необходимые вещи в небольшой саквояж, повязала мне шею теплым кашне и попросила моего спутника приглядывать, чтобы окна кареты были закрыты, а негодяй, ухмыльнувшись, пообещал исполнить ее просьбу. Путешествие наше было недолгим; доехать до Кэрситор-стрит, Чансери-лейн, стоило всего шиллинг, туда-то меня и доставили.

Дом, перед которым остановился наш экипаж, ничем не отличался от пяти или шести других домов этой улицы, предназначенных для той же цели. Я думаю, всякий человек, даже первейший богач, невольно содрогнется, проходя мимо этих мрачных домов, мимо забранных решетками окон. Блестящая медная табличка на замызганной двери сообщала, что здесь проживает «Аминадаб, чиновник Мидлсекского шерифа». Когда карета остановилась, рыжий еврей небольшого росточку отворил дверь и внустил меня вместе с моим багажом.

Как только мы вошли, он заложил дверь на засов, и я очутился перед другой массивной дверью, запертой на несколько замков; только миновав и ее, мы попали наконец в прихожую.

Описывать этот дом нет надобности. Таких домов в нашем угрюмом Лондоне не счесть. Был тут грязный коридор, и грязная лестница, и две грязные двери из коридора вели в две неопрятные комнаты с массивными решетками на окнах, но при этом убраны они были до отвращения пышно, так что даже вспомнить противно. На стенах было развешано множество дрянных картин в кричащих рамах (они и в подметки не годятся первоклассным работам моего родича Майкла Анджело!); на каминной полке — громоздкие французские часы, вазы и подсвечники; на буфетах — огромные подносы с серебряной посудой; ибо мистер Аминадаб не только сажал под замок тех, кому нечем было платить, но ссужал деньгами тех, кому платить было чем, и, как водится между его собратьями, успел уже перепродать и вновь откупить эти предметы по нескольку раз.

Я согласился провести ночь в малой гостиной, и пока молодая еврейка стелила мне постель на неприветливом узком диванчике (горе тому, кто обречен на нем спать!), меня пригласили в большую гостиную, где, пожелав мне не падать духом, мистер Аминадаб объявил, что я магу бесплатно отобедать с только что прибывшей компанией. Обедать мне не хотелось, но я боялся остаться один даже на короткое время до прихода Гаса, за которым я послал на его квартиру, расположенную неподалеку отсюда.

Сейчас, в восемь часов вечера, в большой гостиной четверо господ как раз собирались обедать. И подумайте! Там оказался мистер Б., светский франт, который только что прибыл в дилижансе, сопровождаемый мистером Локом, надзирателем Хоршемской тюрьмы. Мистер Б. был арестован следующим образом. Беспечный добряк, он на огромную сумму индоссировал векселя своего друга, человека знатного рода и незапятнанной чести, который умолял его об этом и много раз торжественно клялся уплатить по вышеозначенным векселям. Дав свою подпись на векселях, молодой человек с присущей ему беззаботностью забыл и думать о них, и так же, по странной случайности, поступил и его друг; вместо того чтобы в указанный срок быть в Лондоне и расплатиться, друг сей отправился в заграничное путешествие, ни словом не предупредив мистера Б., что отвечать по векселям придется ему. Юноша находился в Брайтоне, где заболел лихорадкой; бейлиф поднял его с постели и под дождем повез в Хоршемскую тюрьму; там он снова слег, а когда мало-мальски оправился, его препроводили в Лондон, в дом мистера Аминадаба, где я его и застал, бледный, худой и уже явно обреченный, этот добряк лежал на диване и отдавал распоряжения касаемо обеда, на который меня пригласили. На лицо его было больно смотреть, и всякому было ясно, что дни его сочтены.

Надобно признаться, что мистер Б. не имеет никакого касательства к моей скромной повести; но я не могу об нем не рассказать. Он послал за своим поверенным и за доктором; первый поспешно уладил его счета с бейлифом, а второй — все его земные счеты; ибо, вырвавшись из этого страшного дома, он так и не оправился от удара и спустя несколько недель скончался. И хотя все это случилось много лет тому назад, я не забуду его до самой смерти, и часто вижу его погубителя — эдакий преуспевающий господин, вот он катается верхом на прекрасной лошади в Парке, вот небрежно развалился в креслах у окна клуба, и у него, без сомнения, множество друзей и отличная репутация. Неужто он спит спокойно и ест с аппетитом? Неужто он так и не отдал наследникам мистера Б. деньги, которые тот за него заплатил и которые стоили ему жизни?

Ежели история мистера Б. не имеет ко мне никакого касательства и введена сюда единственно ради вытекающего из нее поучения, зачем мне тогда описывать подробно обед, которым угостил меня этот человек в доме на Кэрситор-стрит? Да опять же ради поучения; а потому читатель должен узнать, какой нам подали обед.