История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

Так она говорила, а по городу плыл колокольный звон, кончилась служба, а я представил себе, как моя милая, милая Мэри Смит в скромной серенькой мантильке возвращается из сельской церкви в дом своей бабушки, а колокола перекликаются, и в воздухе пахнет душистым сеном, и река блестит на солнце алая, багряная, золотая, серебряная. Моя милая Мэри за сто двадцать миль от меня, в Сомерсетшире, возвращается из церкви домой с доктором Снортером и его семейством, она всегда ходит с ними в церковь; а я сижу тут и слушаю эту противную сластолюбивую толстуху.

Я не удержался и нащупал половинку шестипенсовика, о которой, вы помните, уже говорил, и, привычным движением прижав руку к груди, оцарапал пальцы об мою новую бриллиантовую булавку. Мне доставили ее от мистера Полониуса накануне вечером, и, отправляясь на обед к Раундхэндам, я ее обновил.

— Что за прекрасный бриллиант! — сказала миссис Раундхэнд. — Я весь обед с него глаз не сводила. Каким же надо быть богачом, чтоб носить такие драгоценности, и как вы можете оставаться в этой противной конторе при ваших-то знатных знакомствах в Вест-Эйде?

Эта особа так меня допекла, что я вскочил с дивана и, не ответивши ей ни слова, кинулся на балкон, на свежий воздух, где пребывали джентльмены, и при этом чуть не разбил голову о косяк.

— Гас, — выпалил я, — мне что-то нездоровится, пойдем домой.

А Гасу только того и надо было — он уже успел проводить нежным взглядом всех до одной девиц, что возвращались из всех до одной церквей, и на дворе стало смеркаться.

— Как! Да что это вы? — воскликнула миссис Раунд-хэнд. — Ведь сейчас подадут омара. Надо немножко подкрепиться. Мистер Титмарщ, конечно, не к такому привык, но все же…

Стыдно признаться, но я чуть не сказал: "К черту омара!" — да тут Раундхэнд подошел к своей супруге и шепнул, что мне нездоровится.

— Да-да, — с многозначительным видом подтвердил Гас. — Не забудьте, миссис Раундхэнд, что только в четверг он был в Вест-Энде, и его звали обедать с самыми что ни на есть сливками высшего света. Вест-эндские обеды даром не проходят, верно я говорю, Раундхэнд?

— Ежели бы вы играли в кегли… вы бы, наверно, не отказались от роббера, — мигом нашелся Раундхэнд.

— В воскресенье, в моем доме — не позволю, — гневно отрезала миссис Раундхэнд. — И слышать не хочу ни об таких картах. Или уж мы не протестанты, сэр? Не христиане?

— Ты не поняла, дорогая. Мы говорили совсем об другом роббере, не об висте.

— И слышать не желаю ни об каких играх у себя в доме в воскресенье, заявила миссис Раундхэнд и, даже не попрощавшись с нами, выскочила за дверь.

— Не уходите, — промолвил ее до крайности напуганный супруг, — не уходите. Покуда вы здесь, она не появится. Сделайте милость, не уходите!

Но мы все же ушли, а когда оказались у себя дома на Солсбери-сквер, я попенял Гасу за то, что он проводит воскресенья в безнравственных развлечениях, и на сон грядущий прочел вслух одну из проповедей Блейра. А улегшись в постель, я невольно подумал о том, какую удачу принесла мне. бриллиантовая булавка; причем, как вы узнаете из следующей главы, на этом мои удачи не кончились.

ГЛАВА V, повествующая о том, как бриллиант вводит его счастливого обладателя в еще более высокие круги

Говоря по правде, хотя в предыдущей главе я уделил бриллианту всего несколько слов, в мыслях моих он занимал далеко не последнее место. Как я уже упомянул, булавку доставили от мистера Полониуса в субботу вечером; нас с Гасом не было дома, мы за полцены наслаждались жизнью в Сэдлерс-Уэлз; а на обратном пути, должно быть, еще и выпили подкрепляющего; впрочем, это к делу не относится.

Так вот, на столе лежала коробочка от ювелира; я вынул булавку, и боже мой! — как засверкал, заиграл бриллиант при свете нашей единственной свечи.

— Да при нем и без свечи будет светло! — сказал Гас. — Это бывает, я читал про это в истории…

Я не хуже него знал историю Хаджи-Гасана-Альгабала из "Тысячи и одной ночи". Но мы все равно решили попробовать и задули свечу.

— Он освещает всю комнату, вот ей-богу! — воскликнул Гас; на самом же деле напротив нашего окна стоял газовый фонарь, и, я думаю, потому-то в комнате и было светло. Во всяком случае, в моей спальне, куда мне пришлось идти без свечи и окно которой смотрело на глухую стену, стояла кромешная тьма, хотя бриллиант был при мне, и пришлось ощупью отыскать подушечку для булавок, которую мне подарила некая особа (я не прочь признаться, что это была Мэри Смит), и в эту-то подушечку я воткнул его на ночь. Но странное дело, я столько думал о своем бриллианте, что почти не сомкнул глаз и проснулся ни свет ни заря; и если уж говорить всю правду, сразу же, как дурак, нацепил его на ночную рубашку и стал любоваться на себя в зеркале.

Гас любовался бриллиантом не меньше моего; ведь с тех пор как я воротился в Лондон, и особливо после обеда из оленины и прогулки в карете леди Бум, он решил, что лучше меня нет человека на свете, и к месту и не к месту хвастал "своим приятелем из Вест-Энда".