История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

В Лондоне стали известны и другие обстоятельства, как будто говорившие о том, что наш директор трещит по всем швам, — в словаре Джонсона вы этого выражения в таком виде не найдете. Три его Компании лопнули, о других четырех было известно, что они несостоятельны; и даже на заседании директоров Западно-Дидлсекского страхового общества имело место бурное объяснение, после чего кое-кто из них хлопнул дверью. Их заменили друзья мистера Браффа; мистер Кукл, мистер Фантом, мистер Ойли и другие почтенные господа предложили свои услуги и вошли в наше правление. Брафф и Хофф разделились, и мистер Брафф заявил, что с него вполне хватит управления Западно-Дидлсекским страховым обществом и что он намерен постепенно отойти ото всех прочих дел. Что и говорить, в такой Компании, как наша, кому угодно было бы работы по горло, а Брафф ведь был еще и член парламента, и в придачу на него, как на главного директора лопнувших Компаний, обрушились семьдесят два иска.

Мне, вероятно, следовало бы описать здесь отчаянные попытки миссис Хоггарти приобщиться к светской жизни. Как ни странно, наперекор словам лорда Типтофа, тетушка продолжала уверять, будто состоит в самом близкое родстве с леди Бум, и едва только узнала из "Морнинг пост" о том, что ее милость вместе с внучками прибыла в Лондон, сей же час велела подать экипаж, о коем я уже упоминал, отправилась к этим особам и в каждом доме оставила карточки: свою — "Миссис Хоггарти из замка Хоггарти", великолепную, с пышным готическим шрифтом и множеством завитушек, а также и нашу — "Мистер и миссис Сэмюел Титмарш", каковую заказала нарочно для такого случая.

Ежели бы ливрейный лакей, которому была вручена карточка миссис Хоггарти, сделал бы ей хоть малое послабление, она штурмом взяла бы дверь дома леди Джейн Престон и прорвалась бы в комнаты, несмотря на все мольбы Мэри не делать этого; но сей страж, по всем вероятиям, пораженный ее странной наружностию, загородил собою дверь и объявил, что ему строго-настрого приказано не допускать к миледи никого незнакомых. В ответ на это миссис Хоггарти погрозила ему кулаком из окошка кареты и пообещала, что его, голубчика, непременно сгонят со двора, уж она этого добьется.

В ответ Желтоплюш только захохотал; и хотя тетушка написала мистеру Эдварду Престону на редкость возмущенное письмо, в котором жаловалась на дерзость его слуг, сей достопочтенный джентльмен оставил ее письмо безо всякого внимания, лишь возвратил его, присовокупивши, что он просил бы впредь не беспокоить его столь назойливыми визитами. Ну и денек же у нас выдался, когда пришло это письмо! Прочитавши его, тетушка была безмерно разочарована и разгневана, ибо, когда Соломон, по обыкновению, подал ей это послание на серебряном чайном подносе, тетушка моя, увидав печать мистера Престона и имя его в углу конверта (что было принято среди лиц, занимавших государственные посты) — так вот, повторяю, увидав его имя и печать, тетушка воскликнула: "Ну, Мэри, кто был прав?" И тут же побилась с моей женушкой об заклад на шесть пенсов, что в конверте содержится приглашение на обед. Шесть пенсов она так и не отдала, хоть и проиграла, а только весь день бранила Мэри да твердила, что я жалкий трус, раз тотчас не отхлестал мистера Престона. Хорошенькие шутки, нечего сказать! В те поры меня за это просто бы повесили, как повесили человека, застрелившего мистера Персиваля.

А теперь я бы с радостью порассказал еще о своем опыте светской жизни, приобретенном благодаря упорству миссис Хоггарти; но надобно признать, что мне представлялось не так уж много случаев познакомиться с высшим светом и все они приходятся на короткие полгода, к тому же светское общество было уже подробно описано многими авторами романов, которых имена нет нужды здесь приводить, но которые, будучи тесно связаны с аристократией, — либо как члены благородных фамилий, либо как лакеи и прихлебатели оных, — знакомы с этим предметом, само собой разумеется, куда лучше, нежели скромный молодой служащий страховой компании.

Взять, к примеру, знаменитое посещение оперы, куда мы отправились с тетушкой по ее настоянию; здесь в особой зале, называемой фойе, после представления леди и джентльмены дожидаются своих экипажей (вообразите, кстати, каково выглядел наш щуплый Соломон с его огромной булавой среди всех этих ливрейных лакеев, столпившихся у дверей) — и в этом фойе, говорю я, миссис Хоггарти кинулась к старой графине Бум, которую я ей показал, и стала настойчиво напоминать ее милости об их родстве. Но графиня Бум помнила, если можно так выразиться, лишь то, что ей было угодно, а на сей раз сочла за благо начисто забыть о своих родственных связях с семейством Титмарш и Хоггарти. Она и не подумала нас признать, напротив того, назвала миссис Хоггарти "мерзкой женщиной" и стала громко подзывать полицейского.