История шизофрении

Он характеризует экзистенциальную позицию онтологической неуверенности тремя формами тревоги, а именно, поглощением, развалом и оцепенением или деперсонализацией. Мы можем сказать здесь только лишь несколько слов о последней, потому что она показывает, как онтологическая неуверенность, которую R. Laing помещает в самом центре проблемы, связана с сартровским экзистенциализмом: «Большинство человеческих взаимоотношений основано на определенной тенденции к деперсонализации, в той мере, что с другим человеком обращаются не как с проблемой, исходя из того… чем он может быть сам по себе, а… как… с занимающим место в машине, частью которой является сам наблюдатель».

Однако «обычно принято питать иллюзию, что существует ограниченная сфера жизни, где эта дегуманизация не действует» — но, возможно, что именно в этой сфере человек, подверженный онтологической неуверенности, особенно ощущает опасность. Опасность «состоит в следующем: если рассматривать другого как существо, наделенное свободной волей, то это означает признание возможности рассматривать себя самого как объект эксперимента этого другого и отныне чувствовать себя лишенным своей собственной индивидуальности… В контексте этой тревоги даже само рассмотрение другого человека как личности представляется самоубийственным». Эта фраза, которая могла бы дать экзистенциальное определение аутистического опыта и которая служит ссылкой для R. D. Laing, взята из III части «Бытия и небытия», озаглавленной «Для других» /187/.

Во второй части своего собственного труда он изучает взаимоотношения внутреннего «Я» и ложного «Я». Он опять делает ссылку на J. P. Sartre, а также на S. Kierkegaard, Heidegger и Roland Kahn («феноменология маски»), из числа философских исследований о шизофреническом ложном «Я» — понятие, которое R. D. Laing ставит в центр своей концепции бытия. Он ссылается, впрочем, также на психоаналитические этюды о ложном «Я» таких авторов, как Deutsch, Fairbairn, Guntrip, Winnicott, Wolberg, Wolf. Представление R. D. Laing можно рассматривать как попытку (безнадежную?) установить связь между экзистенциализмом J. P. Sartre и психоанализом через свою концепцию разделенного «Я» при шизофрении. Этот вопрос о ложном «Я» представляется исторически как продолжение дискуссии о слабости «Я» классического психоанализа или дискуссии о психологии «Я» Hartmann. Мы, к сожалению, не можем здесь развивать его, и должны придерживаться того, что об этом говорит R. D. Laing в изложении своей теории шизофрении. «Ложное «Я» имеет тенденцию все больше и больше перенимать характерные черты личности или личностей людей, которым оно покоряется, и это может закончиться почти полным подражанием другому. Цель подражаний становится очевидной, когда это подражание начинает принимать вид карикатуры» /129, с. 89/. «Подчинение системы ложного «Я» воле другого достигает своей крайней формы в автоматическом повиновении, эхолалии и миметизме кататоника». Таким образом, R. D. Laing признает, по крайней мере, клиническую реальность этой формы шизофренического психоза, давая ей оригинальное пояснение: «Здесь… послушание, подражание, копия доводятся до такой степени, что возникающая в результате гротескная пародия становится скрытым обвинением собеседника». Он сближает ее с другой классической формой психоза: «Гебефреник часто использует насмешку и пародирование лиц, которых он ненавидит и боится, как свое любимое средство нападения на них, единственное, впрочем, чем он располагает».

«Внутреннее «Я»» втайне питает отвращение к свойствам ложного «Я». В третьей и последней части R. D. Laing старается, насколько возможно, исходя из философско-психоаналитических основ, осмыслить психотические проявления: «Психотик использует… последнюю защиту, наиболее парадоксальную и абсурдную… В общих чертах можно сказать, что это отрицание бытия, рассматриваемое как средство сохранения существования. Шизофреник имеет ощущение, что он убил свое «Я», избегая быть убитым. Он умер, чтобы остаться живым» /129, с. 135/.

«В хронических шизофренических состояниях «Я» кажется расчлененным на несколько частей, каждая из которых имеет определенное осознание «Я» и рассматривает другие части как разновидности «не-Я». «Мысль», принадлежащая «другому Я», обычно представляется как внешнее восприятие, потому что «Я» не рассматривает ее ни как продукт своего воображения, ни как ему принадлежащую. В этом отношении другое «Я» является местонахождением галлюцинации… для того, что продолжает существовать от сознания «Я»» /129, с. 161/.