История шпионажа

Благодаря своему уму Абель успешно разделил две жизни, которыми он жил. Он нашел троих человек, которые стали его близкими друзьями: Берта Сильвермана, Алана Уинстона и Дэвида Левина. Абель познакомился с ними как художник и искренне любил их. Он часто проявлял свои чувства. У себя в студии устроил комнату, в которой печатал фотографии своих друзей. Он всегда предупреждал их о своих поездках, объясняя их необходимостью сменить климат, чтобы подлечить носовые пазухи. Его объяснение соответствовало истине — у него в самом деле болели носовые пазухи. Он всегда носил с собой ингалятор. Человек, которого знали друзья, был частью настоящего человека, поэтому они были поражены, когда узнали, кем он был на самом деле.

Абель всем рассказывал одинаковую историю: он немец по происхождению, работал ретушером в Бостоне и Нью-Йорке, а сбережения тратил на занятия живописью. Он говорил, что у него нет семьи. Однажды Сильверман спросил, почему он не женился, и Абель ответил, что женщины всегда «что-нибудь хотят получить взамен». Тем не менее друзья замечали, что он, хотя и не доверяет женщинам, любит их.

Сильверман часто ходил с ним на вечеринки в Бруклине, во время которых многие дамы отмечали ум и очарование лысеющего художника с европейскими манерами. Уинстон вспоминал, как бурно он выражал свои чувства, увидев на улице красивую девушку. «Fantastisch!» — восклицал он, провожая ее взглядом. Его отношения с женщинами за все годы разлуки с женой сводились к тому, что он знал их только по именам. В его студии нашли открытку, на которой написано: «Привет, Эмиль!.. Глэдис».

Но по своей сути Абель был консервативным человеком. Он ругал горячего Уинстона, когда тот рассказывал пошлые истории, но ругал так, как отец ругает сына (Абель был в два раза старше Уинстона). Они свободно обсуждали проблемы секса, но Абель был поражен, когда узнал, что Уинстон встречается с несколькими девушками одновременно. Он прочитал ему целую лекцию о верности и вреде распущенности.

Несмотря на отличную образованность, Абель всегда говорил, что всему научился сам. Его друзья отмечали, что он был «очень умным человеком, много читал, не было такой вещи, о которой бы он ничего не знал». То, чего он не знал, старался изучить. Один из друзей сказал: «Он был человеком, который мог попросить тебя научить его игре в шахматы, и уже через две недели он у тебя выигрывал». Когда Уинстон показал ему, как использовать лак в картине, он купил книгу по этой теме и скоро знал об этом все. Однажды они гуляли в Центральном парке, и Уинстон заметил необычный оттенок зеленого при искусственном освещении, в ответ Абель начал рассуждать о философии цвета. Его интерес к математике намного превышал способности друзей, которые с трудом справлялись с ведением своих счетов. Абель давал им такие книги, как «Философия математики» и «Считаем на досуге», они держали их у себя несколько дней и возвращали, говоря, что они им очень понравились.

То, что он говорил и вел себя как европеец, не смущало его друзей — у некоторых тоже чувствовался акцент, и они тоже были родом из Европы. Голубоглазого усатого Феликса, причислявшего себя к «старой школе», можно было спутать с отставным офицером австрийской императорской охраны. Ему нравились «превосходные манеры» Абеля.

Абель хорошо относился к советам, которые ему давали друзья, но он болезненно переносил критику. Уинстон, который писал в стиле немецкого экспрессионизма, отмечал, что картины его друга стали холоднее после знакомства с Сильверманом, представителем академических традиций в живописи. Художественный критик, видевший картины Абеля, оставшиеся в его студии, утверждал, что все они несут отпечаток советского социалистического реализма. Сильверман говорил, что у Абеля было хорошее чувство цвета и композиции, но иногда его картинам не хватало четкости. Феликс, писавший портреты, однажды посоветовал ему рисовать портреты и натюрморты. Через несколько дней он зашел в студию и увидел Абеля, стоящего перед зеркалом с кистью в руке.

Название, которое Сильверман дал портрету Абеля — «Любитель», — немного не соответствует действительности. Абель никогда не делал что-либо наполовину. Если его картины не профессиональны, то это было лишь делом времени. Однажды он услышал Баха в исполнении гитариста Андрэ Сеговии и решил научиться играть на гитаре. Он купил все пластинки Сеговии, ноты и магнитофон. Потом купил гитару и практиковался до тех пор, пока не начал играть Баха.

Абель был скромен в отношениях со своими друзьями. Когда он вернулся из Флориды в мае 1957 года, сказал Сильверману, что скоро ему придется уехать. Сильверман спросил, почему он не сказал об этом раньше. «Зачем мне беспокоить вас своими проблемами?» — ответил Абель.