История сионизма

Ахад Гаам одинаково критиковал и Герцля, и политический сионизм: он претендовал на роль того, кто должен привести еврейский народ обратно к иудаизму, хотя на самом деле игнорировал все основные вопросы еврейской культуры, языка, литературы, образования и распространения еврейских знаний. Политический сионизм оказался ошибкой. Он был обречен на неудачу, так как большинство евреев не могли и не хотели эмигрировать в Палестину. Он не мог разрешить еврейскую проблему и не мог ослабить антисемитизм. Единственной заслугой сионизма Герцля было возросшее уважение со стороны других национальностей и, возможно, создание здорового «тела» для еврейского национального духа. Но Ахад Гаам сомневался, были ли еврейское национальное сознание и чувство собственного достоинства достаточно сильны, были ли их мотивы чисты и не омрачены соображениями личной выгоды. Являлись ли они достаточными, чтобы побудить евреев к решению такой обширной и трудной задачи? Ахад Гаам сомневался в этом. Западный политический сионизм мог удовлетворять западных евреев, которые забыли все свои традиции. Идея государства должна побудить их отдать все свои силы на службу своему народу. Но в Восточной Европе политическая тенденция сионизма может нанести только вред нравственным идеям духовного сионизма, которые Ахад Гаам отстаивал на протяжении всей своей жизни[146].

В 1912 году, после второго визита в Палестину, он ощутил больший оптимизм в отношении будущего этой страны. Он был уверен, что национальный духовный центр иудаизма находится в процессе создания. Двадцать лет назад казалось сомнительным, возникнет ли когда-либо научный или литературный центр, «миниатюрное отображение народа Израиля, которое свяжет всех евреев вместе». Куда бы Ахад Гаам ни посмотрел, он везде находил множество недостатков. Он, например, не верил, что в Палестине когда-нибудь удастся создать крепкое еврейское сельское хозяйство. Но в 1912 году он увидел в диаспоре бесценные источники для возрождения национальной жизни[147]. Эпоха политического сионизма близилась к концу. После смерти Герцля практический сионизм, включавший и колонизацию, и культурную деятельность, стал преобладающим. Ахад Гаам утверждал, что это не было отказом от национальной идеи, а, напротив, являлось здоровой реакцией людей, которые, в отличие от лидеров политического сионизма, руководствовались бессознательным инстинктом национального самосохранения, и для которых иудаизм был истинным источником существования. Государство, подобное которому рассматривал Герцль, объединенное лишь идеей борьбы с общим врагом, могло быть лучшим государством для евреев, но не еврейским государством: ведь его граждане не смогут впитать в себя подлинное еврейское национальное сознание и общие культурные традиции.

Следует, между прочим, заметить, что национализм Ахада Гаама был, несомненно, по своему духу религиозным. Он был агностиком, и для него религия являлась одной из форм национальной культуры. Так как иудаизм, национальная движущая сила, в прошлом находил творческое выражение, оставаясь в основном в своих религиозных границах, то совершенно ясно, что это так же неизбежно и в будущем[148]. Отношение Ахада Гаама к диаспоре было неопределенным. Он спорил с Дубновым и другими, кто надеялся, что еврейское национальное возрождение произойдет вне Палестины. Сам он придерживался мнения, что духовный центр сплотит распыленные частицы еврейского народа в единую сущность, обладающую самобытным характером, что это выделит их еврейскую самость, расширит область их личной жизни, подчеркнет различие между ними и их нееврейскими соседями и усилит чувство принадлежности к еврейскому народу[149].