История сионизма

Подробный обзор последующей истории «Иргун» и «Лехи» выходит за рамки данной книги, но вкратце следует упомянуть определенные идеологические расхождения между этими двумя организациями, возникшими на основе ревизионизма. Если «Иргун» сохраняла верность традициям Жаботинского, то «Лехи» разработала свою собственную доктрину — в высшей степени оригинальную, учитывая ее попытки объединить в рамках одной идеологии взаимоисключающие элементы. «Лехи» сочетала мистическую веру в «великий Израиль» с поддержкой арабской освободительной борьбы. Единственным стабильным фактором в ее иностранной политике была ненависть к Англии; после 1942 г. «Лехи» стала проявлять просоветские симпатии. В отличие от «Иргун», соратники Штерна считали себя «революционерами-социалистами» и были уверены, что лучший способ получить поддержку Советского Союза — это принять активное участие в освобождении всего Ближнего Востока от «империалистического гнета»[532]. Они выступали за плановую экономику и против забастовок, а также приняли лозунг о построении социалистического еврейского государства[533]. Подобная идеологическая трансформация не вполне оригинальна. В соседних арабских странах, особенно в Египте и Сирии, группы молодых интеллектуалов и офицеров, которые вплоть до 1942–1943 гг. тяготели к фашизму и верили в победу держав «оси», позднее обратили свои политические симпатии к Советскому Союзу и к социализму всех сортов.

После основания государства Израиль «Иргун» и «Лехи» были распущены. Большинство членов «Иргун» вошли в Ревизионистскую партию, которая продолжала существовать, хотя и утратила большую часть своего влияния после смерти Жаботинского. Ревизионистская партия была преобразована в партию «Херут», которая позднее слилась с правыми группировками. «Херут» сохранила «активистскую позицию» в иностранной политике, но в целом являлась консервативной силой, представлявшей интересы частного предпринимательства и противостоявшей сектору Хистадрут. Последующая судьба членов «Лехи», меньшей из двух групп, была более разнообразной. Некоторые из них вошли в движение «национального коммунизма», другие продолжали пропагандировать идею «великого Израиля». А кое-кто пришел к выводу, что самая насущная политическая задача — достичь примирения с арабами, даже если для этого потребуется отказаться от целей традиционного сионизма.

АНАРХИСТ ИЗ ОДЕССЫ

Строго говоря, история ревизионизма окончилась со смертью его лидера, ибо Жаботинский, по выражению его биографа, сам и был ревизионизмом. Во всем движении невозможно найти фигуру, хотя бы отдаленно сопоставимую с ним по влиянию, а сам Жаботинский явно никогда не задумывался, что будет с ревизионизмом после его смерти. Говорили, что он терпел, когда ему перечат, особенно в последние годы, и что его окружала группа восторженных посредственностей. Другие полагают, что подобная характеристика не вполне справедлива, ибо Жаботинский ценил в своих ближайших соратниках именно те качества, которых сам был лишен: организационные и финансовые таланты. Он предпочитал людей практичных — в ораторах и пропагандистах и без того не было недостатка.

Довольно точный, хотя нелестный и слегка покровительственный портрет Жаботинского нарисовал Вейцман, который впервые встретился с ним на одном из ранних сионистских конгрессов:

«Жаботинский, страстный сионист, вел себя и выглядел абсолютно не по-еврейски. Он приехал из Одессы, родного города Ахада Гаама, но внутренняя жизнь еврейской общины не оставила на нем ни малейшего отпечатка. Позднее, когда я ближе познакомился с ним, мне пришлось лишний раз удостовериться в этой двойственности: он был довольно некрасив, но чрезвычайно привлекателен, красноречив, добродушен и щедр, всегда был готов прийти на помощь товарищу в беде; однако все эти качества были сдобрены налетом довольно театральной рыцарственности, некой эксцентричной и неуместной куртуазности, совершенно не свойственной евреям»[534].

Бен-Гурион, в свое время так ожесточенно сражавшийся с Жаботинским, восхищался «целостностью» личности своего соперника: «Он обладал абсолютной внутренней свободой духа; в нем не было ровным счетом ничего от еврея из Галут, и он никогда не смущался в присутствии неевреев»[535].