4. Подобно полякам и чехам, сионисты получили свой исторический шанс на успех только после I мировой войны. Более того, не имея собственной родины, они были обречены на столкновение с другими народами. Массовый приток евреев в Палестину в начале XIX в. мог бы продолжаться без особого сопротивления со стороны местного населения (если бы на это согласилось правительство Османской империи), так как идеи национализма в то время еще не прижились за пределами Европы. Однако в то время среди самих евреев тоже еще не было национального движения: восточноевропейские евреи еще не вышли из гетто, а евреи Центральной и Западной Европы еще не столкнулись с новой волной антисемитизма.
5. Поскольку сионизм возник позднее многих других национальных движений, он с самого начала очень спешил. И Декларация Бальфура, и ноябрьская резолюция ООН 1947 года появились в самый последний момент. Несколькими годами позднее и в том, и в другом случае решение, по всей вероятности, оказалось бы не в пользу сионизма. Герцль писал, что успех сионистской идеи зависит от числа ее приверженцев и что «евреи, которые этого захотят, получат свое государство». Но большинство евреев относились к сионизму равнодушно, да и успех зависел не от них одних. Четыре года, последовавших за Декларацией Бальфура, предоставляли, по-видимому, последнюю возможность переселить сотни тысяч евреев в Палестину, не вызывая крупных политических потрясений. Этот шанс был упущен и больше не повторился.
На протяжении всей своей истории сионизм терпел неудачу в своих попытках получить крупную финансовую поддержку. Несмотря на все усилия, Герцль не добился помощи от еврейских миллионеров, которые, как он надеялся, могли бы предоставить крупный заем Турции и тем самым помочь ему получить хартию. Вплоть до конца 1930-х гг. бюджет Всемирной сионистской организации был значительно меньше, чем бюджет любой крупной еврейской общины в Европе или в Америке. Крайняя бедность сионистского движения жестко ограничивала его свободу действий: невозможно было покупать землю и обеспечивать поддержку иммигрантам; не хватало средств для политической работы в Палестине и в диаспоре.
6. У сионизма не было ни денег, ни военной силы, ни даже политического влияния. Он мог полагаться только на моральные аргументы, которые были далеко не самым мощным рычагом в мировой политике до 1918 г., а после и вовсе стали почти неэффективными. Многие сионистские лидеры внесли важный вклад в достижение подготовительных целей, однако Декларация Бальфура была фактически плодом трудов одно-го-единственного человека — Хаима Вейцмана. Без его руководства и настойчивой дипломатической работы сионистское движение никогда не добилось бы этого договора, на котором была основана вся последующая деятельность сионистов. Декларация Бальфура явилась «величайшим актом политической дипломатии времен I мировой войны» (Чарльз Уэбстер). Правда, кое-какие политические обстоятельства облегчили задачу, стоявшую перед Вейцманом. Но Великобритания в то время нуждалась в евреях гораздо меньше, чем евреи — в Великобритании. В целом, выгоды, которые Англия могла извлечь из Декларации Бальфура, были довольно незначительными, а риск — велик. В конечном счете, Вейцман убедил Ллойд Джорджа и Бальфура принять Декларацию не потому, что она была выгода или полезна англичанам, но потому, что, с их точки зрения, это был праведный поступок. Конечно, сыграло свою роль и то, что Вейцман и его сторонники могли помочь союзникам в войне, однако этот фактор не имел решающего значения. Принятие Декларации Бальфура было актом самоотверженности и, возможно, последним в истории случаем, когда одному-единственному человеку удалось убедить правительство крупной державы принять решение, никак не связанное с национальными интересами. И тот факт, что Палестина не была чрезвычайно важной для британцев страной, нисколько не облегчил принятие решения. Правда, политики того времени еще не предвидели позднейших затруднений, которые заставили англичан со временем пожалеть о том, что их предшественники приняли Декларацию Бальфура.