История сироты

Я киваю. Теперь он наш начальник, и даже Астрид не может игнорировать его вечно. Но если подумать, что он может ей сделать?

– Пожалуйста, Астрид. Ты нужна нам. Ты нужна мне. – Астрид – мой единственный друг в этом мире, и я теряю ее.

Астрид снова поднимает бровь, как будто эта мысль никогда не приходила ей в голову. Она вздыхает, затем встает. Она снимает халат, и я с удивлением вижу, что она уже в своем тренировочном трико. Меня переполняет благодарность. Она меня не подведет.

– Пошли репетировать, – командует она.

Мы выходим на улицу. Середина утра, на заднем дворе все заняты: дрессировщики кормят животных, артисты идут на репетицию. Группа рабочих, тех немногих, кто остался, пытается починить оборудование и расставить все по местам, их втрое меньше обычного.

Перед входом в шатер она поворачивается ко мне.

– Я не хочу этого делать.

Я задаюсь вопросом: это из-за Петра, из-за ребенка или из-за Меца? Сжимаю ее руку.

– Я понимаю. Но ты сможешь. Я знаю, что сможешь.

По крайней мере, она здесь и хочет попытаться. Я иду к лестнице. Затем, когда я смотрю наверх, где повесился тот мужчина, у меня крутит в животе. Я останавливаюсь, продолжая держаться за лестницу и смотреть наверх.

Я думаю, остановит ли воспоминание о часовщике Астрид, как остановило меня? Но она забирается по соседней лестнице без всякого сомнения. Затем на полпути она останавливается и кажется чем-то обеспокоенной.

– Что-то не так, – говорит она.

Все не так. Земля не была подготовлена, когда мы приехали, она неровная и усеяна каким-то мусором.

– Я просила, чтобы выровняли землю, – говорю я. Мы выступали здесь с Гердой несколько раз и уже привыкли к тому, что устройство шатается, а наклон земли меняет направление моего падения. Но Астрид не была здесь с тех пор, как мы приехали сюда. Для нее это диссонанс, дисгармония.

– Что-то не так с лестницей? – спрашиваю я, дергая ее, чтобы показать ей, что лестница хорошо закреплена.

Но она печально качает головой.

– Просто все.

Я внимательно смотрю на нее, ожидая, что она спустится вниз и потребует главного бригадира. Она может отказаться выступать. Однако она просто пожимает плечами и забирается наверх. Даже это ей уже не кажется важным. Она хватается за перекладину, едва не потеряв равновесие. Слишком рано, переживаю я. Заставлять ее так скоро возвращаться к трапеции – это ошибка. Но ее тело принимает верное положение.

Я снова лезу наверх, переживая, не понадобится ли ей моя помощь. Но она вытягивает руку, останавливая меня.

– Я должна сделать это сама.

Я отхожу от лестницы к выходу, остановившись в тени занавеса, предоставляя ей возможность почувствовать трапецию самой. Она прыгает без тени сомнения, становясь сильнее и увереннее прямо на моих глазах.

Я переживала, не станет ли она медленнее, не растеряет ли навыки после такого перерыва в репетициях, после того, через что прошло ее тело. Но все с точностью до наоборот: ее движения мощнее, чем раньше, они точные и острые как бритва. Когда-то она держала гриф легко, как художник, но теперь она хватается за него, как за единственный путь к спасению. Она как будто наказывает трапецию своими движениями, как будто пытается усмирить дикую кобылицу или жеребца, вымещая на ней свой гнев. Она выполняет серию головокружительных пируэтов и сальто. Я чувствую небольшое движение воздуха рядом и практически могу почувствовать, как Петр стоит рядом и наслаждается ее выступлением вместе со мной, как и раньше.

За моей спиной раздается шум. Я поворачиваюсь, на секунду я действительно подумала, что это Петр стоит здесь. Но, конечно же, там никого нет, пусто. Порыв ветра проходит по лагерю, складки шатра трепещут и снова издают тот же звук, который я слышала только что. Я немного успокаиваюсь.

И вдруг, без какого-либо предупреждения, меня хватает чья-то рука. Кто-то вытягивает меня из палатки до того, как я успеваю закричать. Я вырываюсь и оборачиваюсь, готовая драться с нападающим.

В проеме шатра стоит Люк.

– Люк! – Я мигаю, думая, что его высокая темная фигура передо мной – это какой-то странный сон. Но он здесь. Я смотрю на него, не веря своим глазам. Как он мог проделать такой путь, чтобы увидеться со мной?

– Ноа, – говорит он, протягивая руку и прикасаясь к моей щеке. Я бросаюсь в его объятия, и он крепко обхватывает меня руками.

Я утягиваю его подальше от шатра, прячась за сарай. Лучше, чтобы его никто не увидел.

– Как ты нашел нас?

– Я пришел в цирк в поисках тебя, – сказал Люк. – Но тебя там не было. – Он выглядит подавленным. – После этого я вернулся в дом отца. Я не собирался этого делать, – быстро добавляет он. – Но я должен был понять, знает ли он, куда уехал цирк. Я не хотел верить в то, что отчасти это и его рук дело. Но я должен был знать. – По боли в его глазах я понимаю, как сильно он не хотел терять веру в него, даже после всего случившегося. – Он все отрицал, конечно. Но я увидел на его столе приказ с его подписью. – Голос Люка потяжелел от грусти. – Я сообщил ему о своих подозрениях, и он признался. Затем я уехал, чтобы найти тебя.