История Смутного времени в России в начале XVII века

Мнишек, увидев презренного им пришельца во всем блеске царского величества, невольно смутился и только по некотором молчании поклонился Лжедимитрию и поцеловал ему руку. Потом говорил ему речь, где, превознося его достоинства и счастье своей дочери, не упустил, однако, делать намеки на прежнюю ничтожность, из коей он вывел его своим старанием и попечением. Расстрига заливался слезами. За него Мнишеку отвечал Власьев. После чего самозванец, подозвав воеводу, сам пригласил его к себе на обед, на который и родственники его с их свитой были званы Басмановым. Столовая, обитая персидской голубой тканью, с парчовыми занавесами у окон и дверей, была вся уставлена до самого потолка золотой или серебряной посудой, а из огромного серебряного сосуда вода кранами лилась в три таза. Царские кресла были покрыты черной тканью, вышитой золотыми узорами. Лжедимитрий сидел один за столом, серебряным с позолотой, накрытым скатертью, вышитой золотом. По левую сторону от него, за другим столом, посадили воеводу и его родственников. За третьим столом, накрытым напротив царского, поместили польских служителей, через человека с русскими чиновниками, назначенными их угощать. Но бояре русские сидели особо, по правую сторону самозванца. На сей раз пиршество происходило со всей строгостью старинных придворных обычаев, с одним только изменением, что четырем панам подали тарелки, коих не водилось давать никому. Так как сие происходило в пятницу, то кушанье все было рыбное. Хлеба на столах не находилось, но когда сели, то царь разослал каждому по большому куску калача. Обед продолжался несколько часов. Поляки удивлялись, что стольники исполняли должность свою без поклонов и даже не снимая шапок, а только слегка наклоняя голову. По окончании стола закусок не подавали, а только принесли небольшое блюдо со сливами, которые царь своеручно раздавал стольникам в награждение за их службу.

В следующий день паны после обеда были приглашены во дворец, где играли сорок музыкантов Яна Мнишека²⁴¹. Подавали множество напитков и веселились до самого вечера. Расстрига несколько раз переодевался то по-гусарски, то по-русски. Гусарский наряд его состоял из парчового полукафтанья и красного бархатного доломана, усыпанного жемчугом, с красным исподним платьем и сафьяновыми башмаками. Князь Вишневецкий плясал перед ним с Яном Мнишеком. Самозванец наградил музыкантов со свойственной ему расточительностью. Он приказал выдать им две тысячи злотых (столько же нынешних серебряных рублей).

Двадцать восьмого числа Лжедимитрий с гостями своими ездил на охоту на одиннадцатую версту по Смоленской дороге. Выпускали многих зверей и, наконец, медведя. Так как ни один из панов не отважился сразиться с ним, то сам расстрига пошел на него и одним ударом рогатины убил его и саблей отсек ему голову. Удар рогатиной был так силен, что рукоятка оной разлетелась вдребезги. После сего подвига все обедали поблизости в палатках, приготовленных для невесты. Великолепные ставки сии, расположенные на живописных лугах, прилегающих к речке Сетуни, были окружены полотняной оградой, представляющей вид замка, с четырнадцатью раскатами и тремя воротами²⁴². Посередине находились для Марины пять нарядных шатров и восемнадцать других наметов для спутников ее.

Среди пиров и забав занимались и делом, для коего воевода был вызван в Москву. Из начатых переговоров с русским духовенством старый Мнишек убедился в необходимости не вполне удовлетворять наставления нунция Рангони. Положили, чтобы для наружности Марина ходила в греческие церкви, приняла причастие от патриарха и постилась в среду вместо субботы. Но по прочим статьям она должна была сохранять обряды своей веры, и даже позволялось ей иметь латинскую церковь во внутренних покоях ее. Патриарх Игнатий изъявил согласие на сих условиях не только благословить брак Марины, но даже и венчать ее на царство, каковая почесть дотоле никаким царицам предоставляема не была. Прочее духовенство безмолствовало, кроме Гермогена, архиепископа Казанского, и Иоасафа, епископа Коломенского, которые смело говорили, что если невеста не перекрестится в греческую веру, то брак невозможно будет почитать законным. Непреклонные святители обратили на себя гнев расстриги, который приказал выслать Гермогена в Казань и там, лишив его сана, заключить в монастырь²⁴³. Такую же участь самозванец готовил и Иоасафу.

Между тем Марина, достигшая Вязьмы, оставалась там несколько дней и только двадцать девятого апреля переехала в шатры, на Сетуни расположенные, где ожидали окончательных приготовлений к принятию ее в столице²⁴⁴.