История советского библиофильства

Газетная информация, конечно, не исторический документ. Однако предположить, что все в ней от начала до конца выдумано, у нас также нет оснований. Тем более, что не так давно в «Литературной России» была опубликована статья Екатерины Мещерской «Почему мы зашили „Мадонну“ Боттичелли», где также содержатся указания на заинтересованность тогдашнего германского посольства в вывозе художественных ценностей из нашей страны (105).

Таким образом, мы не можем пройти мимо забытого газетного сообщения о том, что в 1918 г. берлинские антикварные фирмы занимались скупкой и вывозом книжных и архивных сокровищ, пользуясь для этого покровительством германского посольства. Важно отметить, что судьба многих дореволюционных собраний зависела от «культурного» грабежа западных антикваров.

Возвращаясь к рассмотрению деятельности Библиотечного отдела Наркомпроса, мы должны отметить еще одно важное решение, принятое им и имевшее положительное значение для сохранения книжных богатств страны.

В январе 1919 г. Библиотечным отделом Наркомпроса был создан Государственный книжный фонд, задачей которого было пополнять главные государственные книгохранилища и удовлетворять требования различных просветительных организаций, испытывавших нужду в книгах. Еще раньше, в 1918 г. в Петрограде возник Книжный фонд при Центральном комитете государственных библиотек. После того как в Москве был организован самостоятельный Государственный книжный фонд, подчинявшийся уже не Центральному комитету государственных библиотек, а непосредственно Наркомпросу, Петроградский книжный фонд был переименован в петроградское отделение Государственного книжного фонда. С 1924 г., после ликвидации Московского книжного фонда, оно стало единственным учреждением этого рода и просуществовало до конца 20-х годов. В его задачи входили учет, собирание, охрана и распределение бесхозяйных и неправильно используемых книжных имуществ. Поступавшие в Государственный книжный фонд собрания в значительной степени шли на комплектование государственных и профсоюзных библиотек, а экземпляры, оказывавшиеся непригодными для употребления, отправлялись на бумажные фабрики в качестве утиль-сырья. Однако, какие при этом ни происходили ошибки в определении понятия непригодности, нельзя упускать из виду, что в эти годы, когда дореволюционные бумажные запасы были исчерпаны, а советское производство целлюлозы еще не было налажено, бумага, полученная от перемола старых книг, помогла советскому книжному делу выйти из разрухи периода империалистической и гражданской войны.

Московский и петроградско-ленинградский государственные книжные фонды сыграли весьма положительную роль. Благодаря им центральные государственные хранилища (Румянцевский музей в Москве, Государственная Публичная библиотека и Библиотека Академии наук в Петрограде) пополнились большими и очень ценными поступлениями, в высокой степени обогатившими их. И.А. Друганов писал: «События революционного времени, аннулировавшие имущественные права на огромные сокровища помещичьего быта, на сокровища городских особняков, способствовали пополнению громадным количеством книжных сокровищ библиотек государственных книгохранилищ, университетов, Академии наук и других ученых обществ и учреждений» (42).

Следует упомянуть еще одно важное постановление Наркомпроса: в развитие принятой инструкции о порядке проведения реквизиции частных библиотек Наркомпрос предоставил Румянцевскому музею исключительное право по распоряжению книжной наличностью московских антикваров с правом отбора книг, нужных его библиотеке (27).

Таким образом, несмотря на большие потери книжных ценностей из-за реквизиций, пожаров, расхищений, в годы военного коммунизма Советским правительством были приняты меры, приведшие к сохранению огромного количества библиотек научных работников и обогащению центральных государственных хранилищ.