История советского библиофильства

Но настоящий друг книги и подлинный книголюб будут уважать книгу всегда и везде, и в чужом собрании, в государственной, строго охраняемой библиотеке, и в единичном экземпляре, и в многотиражном издании. Для подлинного библиофила «любование», оценка книги со стороны совершенства ее осуществления (так мы теперь толкуем «искусство книги») отнюдь не зависит от ее редкости, не совпадает с ее дороговизной. П. Н. Берков очень тонко и тактично говорил об этом последнем.

Библиофил же к понятию «книголюба», как думается, как это вытекает из трудов и мыслей П. Н. Беркова, добавляет пафос собирательства. Коллекционирование, дань восхищения которому воздавали и Гёте, и Эйнштейн, и которым в наше время прославился Н. П. Смирнов-Сокольский и сам П. Н. Берков, — благородная, зажигающая и огнем этим очищающая человека страсть, — как раз та «окраска», которая отличает библиофила от книголюба вообще. Собирать — искать! Открывать! Находить! С облегчением (про себя лучше, нежели вслух) вздыхать: «Наконец-то»… Все это — радости. Они были подвигом порою, когда надо было спасать и восстанавливать разоренные вражеским нашествием музеи и книгохранилища, они были и бывают восторгом открывателей во время экспедиций за старинными рукописями и печатными книгами, при разборе архивов и запасов. Они могут быть следствием или наградой длительных поисков и многолетних попыток напасть на след желанной книги, произведения любимого мастера, именно такого (или «именно этого»!) экземпляра книги, эстампа, рисунка, чего угодно еще.

Собирательство — чудесная, умная и правильная деятельность человека у нас, при советском строе. Она оборачивается отвратною торгашеской жадностью и влечет за собою или преступное, или смешное предпринимательство подделок и обманов в мире монополий. Думается, что призвание коллекционирования, составление собственной библиотеки, большой или малой, специализованной или универсальной, — как раз то, что является отличительным признаком библиофила как такового. С другом книги и с книголюбом вообще библиофила роднят чувства любви и уважения к книге как к слову или как произведению издательски-типографских (или, для изучателей древности, рукописных) процессов, но для библиофила открыты три основные радости или награды его творчества. Это радость находок. Это радость личного общения. И последняя и самая высокая — радость дара. Отдачи добровольной и ничего не дающей, кроме высокого морального удовлетворения, что, понятно, является субъективным, необязательным… И не столь частым!

В чем радость личного общения с книгой, которую библиофил (наконец!) нашел или получил? В чувстве собственности? — Нет, это недостойно, это снимает и умаляет социальное высокорадующее удовлетворение, которое испытывает библиофил, когда он гордится не тем, что он имеет, а тем, что показывает, изучает, т. е. предоставляет свой образцовый экземпляр другим. Или библиофилия — в чувстве владения «редкостью», небывалым «уникумом», неповторимым и особенным чем-либо? Здесь столь часто закономерная гордость может переключиться в самодовольство, в чванство. Библиофил не библиоман, охотящийся неизвестно за чем и неведомо почему и прячущий свои книги, которые он не читает и никому не показывает. Но есть и весьма неприятный тип библиофила — хвастуна, себялюбца, который готов свои книги демонстрировать не ради них самих, а ради — себя. «Вот какой я». «У тебя-то нет, а у меня есть». «У меня экземпляр особый, вот здесь — опечатка, а в твоем обычном экземпляре ее нет» (это последнее — французская эпиграмма XVIII в.)…

П. Н. Берков очень тонко выискивает и знает особенности библиофилов. Он умеет видеть за собраниями книг именно живых людей, их собирающих. Можно, конечно, больше остановиться на творчестве библиофилов-собирателей. В их обязанности неизбежно входит забота о книге. Ее переплет, если она в нем нуждалась. Ее хранение. Устройство библиотеки. Систематизация. Описание. Обработка и библиотеки и отдельного экземпляра. Экслибрис как знак, запечатлевающий и увенчивающий любовь к книге и образ библиотеки. У самого П. Н. Беркова была очень большая и ценная библиотека по его специальности, литературоведению. Была изумительно им составленная картотека, поступившая после его кончины в Пушкинский Дом Академии наук. Библиотека сохранена тщательно наследницею — вдовою Павла Наумовича Софией Михайловной. И был для нее заказан прекрасный и скромный экслибрис[1].

Покойный автор предлагаемой книги был и ученым, и мыслителем, и другом книги, и книголюбом, и книгособирателем и библиофилом. Немного еще надо сказать только о том, каким был он историком. То, что он «библиофилии» — качеству отдельных библиофилов — противопоставил библиофильство как общественное явление и советское, более демократичное, движение противопоставил дореволюционному — любительскому, аристократически-снобистскому книголюбству или любованию отдельными редкостями, — безусловная заслуга.