История Советского государства. 1900–1991

Вернувшись во Францию, я с огромным удивлением понял, насколько плохо знают Вашу историю французские студенты, не говоря уже о «широкой публике». Существующие учебники ни в чем не могли им помочь. Одни подхватывали — в главном и основном — теории официальной советской историографии, согласно которым СССР никогда не сворачивал, несмотря на «ошибки» и «большие жертвы», с пути, ведущего от «диктатуры пролетариата» к «развитому социализму» и построению «нового мира». Другие покрывали все словом «тоталитаризм», не видя ни одного динамичного исторического процесса в застывшей системе, где всемогущее Государство подчиняется лишь собственным законам (сводившимся в основном к понятиям безальтернативности, застоя, иммобилизма) и объясняется лишь через посредство собственных определений.

Сознавая ограниченность этих двух типов «глобального» объяснения советской истории, я попытался применить к исследованию Вашего прошлого методы, проверенные при анализе других обществ, точнее — деидеологизировать, деполитизировать споры о СССР, понять сложные взаимоотношения общества и порожденных им институтов, не рассматривая как единственный объект анализа политическую власть и средства ее осуществления (Государство, Партию, Идеологию), вернуть истинное значение экономическим и общественным факторам, Я старался внимательнее относиться к сложности общественных процессов в рамках общества, все более ограниченного н ночможности свободного слова, но не утратившего способности мыслить. Как иначе объяснить необычайный переворот последних лет, если не выходом наружу подспудных сил и течений, позволивших, в терминах французской историографии, «подлинной стране» взять верх над «страной легальной»?

Таков, в нескольких словах, путь, проделанный моей «Историей».

Не буду останавливаться здесь на другой «истории», истории русского издания. Она слишком длинна… Для меня появление летом 1992 г. моей книги в Москве до сих пор кажется чудом…

Сейчас самое время вспомнить о тех, без кого я не смог бы обратиться к читателю России, и выразить им мою глубокую признательность.

Прежде всего переводчикам, в кратчайший срок осуществившим нелегкую работу, — Е. С.Дружининой и С. Ю. Завадовской, с которыми вот уже около десяти лет меня связывает преданная дружба; Н. В. Бунтман, А. А. Цехановичу, которых я знал еще студентами, а ныне преподавателям и переводчикам, переводчику В. М. Ульянову. А также редакторам Ю. Д. Рыжкову, А. В. Варламову, участвовавшему и в. переводе книги, К. В. Иорданской, которые серьезно помогли в работе над книгой, выверяя детали и цитаты, а порой и «вылавливая» ошибки.

И, конечно, О. А. Зимарину, с первых дней не жалевшему трудов и времени для осуществления настоящего издания, преодолевавшему многочисленные препятствия. Без его помощи как издателя, в лучшем смысле этого слова, эта книга никогда бы не увидела свет в Вашей стране.

Н. Верт, весна 1992 г.

Глава I. Российская империя в начале XX в.

I. ПОЛИТИЧЕСКИЕ, ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

1. Самодержавие

При рассмотрении политического положения в европейских государствах начала XX в. сразу бросаются в глаза специфические особенности Российской империи. В то время как повсюду в Европе государственная власть развивалась в направлении парламентаризма и выборных структур, Российская империя оставалась последним оплотом абсолютизма, а власть государя не ограничивалась никакими выборными органами. В Своде законов Российской империи издания 1892 г. торжественно провозглашалась обязанность полного послушания царю; власть его определялась как «самодержавная и неограниченная».

Абсолютные прерогативы царя ограничивались всего лишь двумя условиями, обозначенными в основном правовом документе империи: ему вменялось в обязанность неукоснительно соблюдать закон о престолонаследии и исповедовать православную веру. Будучи преемником и наследником византийского императора, считавшегося папой и кесарем одновременно, царь–самодержец получал, власть непосредственно от Бога. С этой точки зрения любая попытка отказа от верховной власти становилась святотатством. В 1907 г. Д. Мережковский писал, что, если любой другой император мог силой обстоятельств превратиться в конституционного монарха, православный государь был лишен такой возможности. Двойственная природа его власти, «кесарепапизм», препятствовала всякой эволюции, обрекала самодержавие на застой. Незыблемость принципа царской власти делала невозможным существование; конституционного режима. Конечно, самодержавие могло проводить реформы сверху, но в его намерения никогда не входило создание самостоятельного консультативного органа, который неизбежно стал бы оплотом организованной оппозиции.