История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

В трудах историков и воспоминаниях участников событий велся спор: имелся ли вообще советский оперативный план на случай агрессии. Из мемуаров наиболее авторитетных авторов следует, что такой план существовал. Но, будучи разработан с опозданием, он был мало известен даже командирам весьма высокого ранга и имел существенные недостатки[66]. Главный из них состоял в том, что не была предусмотрена возможность внезапного нападения крупными силами. Несмотря на опыт, уже продемонстрированный в Европе, и несмотря на то, что Сталин уже в 1936 г. высказал мнение, что войны «теперь не объявляются, а просто начинаются»[67], советские руководители в своих расчетах исходили, скорее, из традиционной схемы начала военных действий: с предъявления ультиматума, /19/ пограничных стычек, применения войск прикрытия, обеспечивающих время для проведения мобилизации и развертывания основных сил. (Жуков утверждает, что Генеральный штаб не имел ни малейших сведений о плане «Барбаросса», хотя не исключает, что разведка знала о нем.) В сочетании с наступательной теорией эти ошибочные представления явились причиной размещения складов слишком близко к границе[68]. Не менее серьезные последствия повлекла за собой другая ошибка. Генеральный штаб предвидел, что в случае возможного вторжения главный удар противника будет нанесен к северу от белорусского Полесья, то есть в направлении Москвы. Так в дальнейшем и произошло. Сталин был убежден, что удар будет наноситься в южном направлении, по Украине с ее природными богатствами. Оперативный план был переделан в соответствии с этим ошибочным прогнозом[69].

Но и из мероприятий, намеченных планами, далеко не все осуществлялись своевременно. В период с апреля по июнь 1941 г. напряжение все больше возрастало, атмосфера становилась все более тревожной. Чтение донесений, которые посылались тогда пограничниками, оставляет глубокое впечатление: в них говорилось о сосредоточении германских войск, участившихся полетах немецких самолетов[70]. В конце апреля — начале мая в Москву поступали многочисленные сигналы, говорившие о близости дня нападения. Пожалуй, самым важным среди таких донесений был доклад Рихарда Зорге, знаменитого советского разведчика, работавшего в германском посольстве в Токио. В докладе содержались все основные сведения о плане нападения[71]. К этому периоду относятся столь же встревоженные донесения советских военных атташе в Германии и во Франции (при правительстве Виши): Воронцова и Суслопарова. В Берлине типографский рабочий-коммунист передал советским дипломатам русско-немецкий разговорник, составленный специально для оккупационной армии, не оставлявший сомнений насчет намерений германского правительства[72]. В июне развертывание нацистских войск в основном было закончено. С середины месяца они начали выдвигаться на исходные позиции. По другую сторону границы советские солдаты могли слышать гул моторов по ночам и наблюдать, как делаются проходы в минных полях[73]. Возможность начала войны со дня на день открыто обсуждалась в дипломатическом корпусе Москвы; об этом же говорили люди, приезжавшие из Германии. Слухи и предположения циркулировали в международной прессе.

Горький сюрприз нападения

Шестого мая Сталин возглавил правительство, оставив Молотову пост заместителя Председателя Совнаркома и Наркомат иностранных дел. Вплоть до этого момента Сталин управлял страной просто в качестве Генерального секретаря партии. Мотивы решения так и не были преданы гласности, но сам по себе этот акт был воспринят как /20/ признак серьезности обстановки. Неожиданное событие несколько дней спустя вновь обострило подозрения Сталина насчет англичан: заместитель Гитлера Гесс бежал в Шотландию и, отдавшись в руки англичан, объявил, что привез с собой мирные предложения. Гитлер объявил его сумасшедшим. Московские руководители усмотрели в этом эпизоде новую попытку сговора у них за спиной[III.