История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Делегаты Пекина не остались в полной изоляции, но вызвали мало симпатий[36]. Правда, их наступление имело определенный успех, потому что с момента публикации сборника «Да здравствует ленинизм!» усилилось внимание не только к противоречивым аспектам деятельности Хрущева, но и к неясным и нечетким местам и самих доктринарных новациях XX съезда КПСС. Эти новые теории оказали стимулирующее влияние вначале, а потом стали бесплодными догмами с претензией на универсальность. Китайцы могли воспользоваться реальным недовольством прошлой и настоящей политикой СССР, которое проявлялось в разных отрядах комдвижения, но они своими контрпредложениями свели на нет это преимущество. Советским теориям они противопоставили жесткую и буквалистскую защиту старых ленинских тезисов, несоответствие которых новой реальности понимали многие из присутствующих, и фронтальную атаку на все решения XX съезда, в том числе и осуждение Сталина; они эти решения сочли пагубным поворотом вправо, «ревизионизмом». Их позиция не могла встретить сочувствия основных партий, которые, напротив, видели в идеях XX съезда возможность идейного обновления, а в диалоге Хрущева с Западом — предпосылку новой, менее напряженной международной жизни, в которой могло бы быть больше места для самостоятельных действий[37].

Собравшиеся в Москве делегаты начинали понимать, что за обсуждением принципов скрыт конфликт между двумя великими странами. Непонятная настойчивость, с которой китайцы твердили на Совещании, что СССР должен остаться во главе движения, тогда как они сурово критиковали всю его политику, вызывала подозрение, что они хотят сохранить централизованное руководство, лишь переведя /517/ его в Пекин, как только станет очевидно, что советские коммунисты больше не на высоте. В тот же период Мао действительно сказал: «Центр мировой революции сегодня находится в Китае»[38], Наконец была найдена видимость соглашения. Китайцы почувствовали, насколько слабо их поддерживают. Советский Союз переживал самый тяжелый период в советско-американских отношениях. Кроме того, советским руководителям не удалось добиться осуждения фракционности на международном уровне. Возврат к старой концепции Коминтерна вынудил китайцев отказаться от своих тезисов, поскольку они оказались в меньшинстве. Однако многие партии отдавали себе отчет в том, что нельзя применять это правило к такой великой стране, как Китай. Пекин имел право утверждать, что международные дискуссии такого масштаба не решаются большинством голосов[39]. Вероятно, китайцы вспомнили, что, когда американцы без успеха экспериментировали в ООН, победило право вето Советского Союза. СССР, который противостоял американцам в ООН, не мог претендовать на применение принципа большинства в коммунистическом движении.

Итак, Совещание подошло к редактированию документа, уже приготовленного Комитетом 26-ти, — текста общего заявления, которое стало известно на заключительных заседаниях. Одни поправки китайцев были приняты, другие нет. В результате получился еще более никчемный и путаный документ, чем в 1957 г., потому что его содержание должно было скрыть от мировой общественности конфликт[40]. Чисто формальный компромисс не удовлетворил никого. В ходе полемики советские представители и китайцы упрекали друг друга в пренебрежительном отношении к Декларации 1957 г.; очень скоро они начали направлять друг другу такие же обвинения и в связи с Заявлением 1960 г. Ошибочно было бы думать, что один документ, пусть даже и согласованный, имеет для отдельных партий такой же императивный характер, как старые резолюции Комиитерна. Итальянцы, например, не согласились с новой критикой югославов в Заявлении и решили не учитывать ее[41]. У других были аналогичные возражения в отношении иных пунктов.

Разрыв и его последствия

После московского Совещания больше уже не было мира между советскими и китайскими коммунистами, были лишь временные перемирия. Внешне их союз сохранялся. На практике полемика продолжалась в зашифрованном виде: китайцы нападали на «ревизионистов», советские коммунисты — на «догматиков», каждый понимал намерения другого. Скоро все прояснилось. Ухудшились отношения между СССР и Албанией. В октябре 1961 г. на XXII съезде КПСС, на котором Хрущев возобновил наступление на Сталина, он обрушился на албанских руководителей, испытывавших тоску по Сталину. Китайский представитель Чжоу Эньлай отвечал, что поведение Хрущева «нельзя рассматривать как серьезный, марксистско-ленинский /518/ подход», демонстративно почтил память Сталина на его могиле[42]. Несколько месяцев советские и китайские коммунисты вели «перестрелку»: одни критиковали югославов, другие — албанцев. Однако суть конфликта оставалась прежней. Хрущев пытался возобновить диалог с новым американским президентом Кеннеди, в то время как Чжоу Эньлай заявил на XXII съезде КПСС, что «правительство Кеннеди является еще более коварным и авантюристическим», чем предыдущие[43].