Бернар Казначей († 1240?). С 1184 г. Гийома Тирского продолжал другой писатель, Бернар, состоявший казначеем (thesaurarius) Фридриха II. Он переписал, точнее, перевел период 1096–1184 г. «L’estoire de la conqueste terre d’Outremer». Эта хроника написана на старофранцузском языке. Он довел ее до 1250 г.; продолжатели довели до 1275 г. Автор рассказывает о третьем крестовом походе, о попытке крестоносцев завладеть Египтом, о походе Фридриха II. В XIV в. болонский монах Франческо Пипино перевел Бернара. Этот перевод долго считался подлинником, и Муратори издал его в седьмом томе своего сборника летописей. В 1729 г. отец Мартэн нашел старофранцузский оригинал и, отбросив введение, издал в трех книгах. Целью Бернара было создать труд, который послужил бы примером для того, кто сражается под знаменем Христа, был полезен для утверждения веры, преобразования нравов, опровержения неверных, замешательства нечестивых; воздать хвалу добрым и побудить других следовать по его стопам. Далее, у Бернара есть взгляды на причины событий. Падение нравов палестинских победителей ведет их к политической гибели, совершившейся в 1187 г. Здесь Бернар не щадит красок, которые потому имеют мало значения. «Ад распахнулся широко. Помыслы этих нечестивых злобны во всякое время; они извратили все пути на земле. Всякая добродетель и всякое благочестие исчезли. Все были увлечены в пропасть и хаос; в них не было ничего святого, от головы до ног. Каков был народ, таковы были священники». Он невольно поддается обаянию мусульманской цивилизации; он сочувствует Саладину, говорит о его гуманности после взятия Иерусалима 2 октября 1187 г. «Никто не слыхал, — уверяет он, — чтобы христианам было сделано насилие. Всех бедных он отпустил без выкупа, осмотрев предварительно, нет ли между ними зажиточных». Из его изложения между прочим оказывается, что христиане были более жестоки, что в них было менее рыцарского духа. Бернар высказал это против своей воли; живой язык давал больший простор изложению и не сдерживал порывов автора. Между тем это заявление для нас более ценно, чем целые дневники и летописи. В этой истории видим, как национальная историография занимает принадлежащее ей место. Она стремится вытеснить латинскую летопись; но это окончательно совершится еще не так скоро.