Гайна был прекрасный солдат и, проведя почти всю жизнь в лагере, не мог похвастаться умением обращаться в свете; он привык слова других принимать, как говорится, за настоящую монету. Этот человек при том же и от природы не имел большой проницательности, так что он едва ли понимал хорошо ход тогдашних дел и, если мог действовать с успехом, так это только под влиянием других. Впрочем, его солдатская душа заражена была страшным честолюбием. С поля битвы попав в блистательнейший и утонченнейший Двор того времени, он не оставил своих лагерных привычек и, чувствуя своё значение, держал себя чрезвычайно высокомерно. Хитрый евнух и императрица Евдоксия оказывали ему уважение и не щадили ласкательств [55]
. Это, конечно, льстило его самолюбию, и он, не замечая сам того, склонился на их сторону, а потом, когда ему торжественно был поднесен титул Magistri Militum, то он решительно изменил видам Стилихона и посвятил свой меч и войско на защиту независимости Восточной Империи. Этого-то только и желал Евтропий. Когда таким образом поставлена была преграда влиянию Стилихона на дела Востока, тогда Евтропий сделался свободнее и откровеннее в своей политике и с добродушным, своим обычным смехом отзывался о нём и его неуместных притязаниях. Он не замедлил бы тотчас же выказать свои силы пред Западным Двором, если бы неустройства в азиатских провинциях не отвлекли от этого его внимания. Варвары, вызванные Руфином, ещё не думали оставлять Каппадокии и Сирии; пользуясь плохим состоянием Восточной армин (потому что Евтропий, желая привлечь её к себе, ослабил дисциплину, дозволил солдатам разные вольности, так что они выходили из всякого повиновения своим начальникам), к ним присоединились другие варварские племена; беззащитные жители азиатских провивций должны были терпеть от них всякого рода насилия. Чтобы воспрепятствовать дальнейшему их своеволию, Евтропий сам поспешил в начале весны 396 года с большей частью армии в Азию. Дело могло исполниться хорошо и без него, - старанием какого-нибудь опытного генерала; но Евтропий хотел ознаменовать себя военным подвигом, чтобы показать себя вполне достойным занимаемого им места. Впрочем, хотя он и выгнал варваров, но за это избавление страна должна была поплатиться очень дорого: солдаты его грабили города и деревни ничем не снисходительнее самих варваров [56]. Этот поход Евтропия, равно как исключительное направление его политики на утверждение собственного могущества и на отчуждение Востока от Запада, также экспедиция Стилихона в Германию, — все эти обстоятельства, показывая состояние обеих Империй в 396 году, имеют ещё то значение, что они как нельзя более благоприятствовали давно задуманным замыслам готского вождя [57].У вестготов был в то время главным вождём Аларих. С самого детства меч и колчан со стрелами были любимой его забавой. Едва достигнул он юношеского возраста, как со всем пылом дикой храбрости бросился на поле битв, происходивших тогда между готами и римлянами.
Опасность для него не существовала. Обыкновенно впереди своей дружины скакал молодой гот против римских когорт. Молодые и старые готы изумлялись его отваге и бесстрашию и говорили: «вот так прямой Бальта [58]
(смельчак)! хороший будет герцог» [59]. С этой необыкновенной смелостью он соединял ум быстрый, беспокойный, — ум, который постоянно ищет все нового, душу предприимчивую, жаждущую деятельности, и натуру в высшей степени раздражительную. Прибавьте к этому любовь Алариха к своей нации, любовь сильную, безграничную, которая в варваре охватывает всю душу, все наклонности и стремления, — и вы составите понятие об этой личности. Такому человеку, конечно, не была суждена участь большей части людей, которые скользят по жизненному пути, не оставляя после себя и следа; родившись среди племени в тот период его существования, когда силы его рвутся наружу, чтобы сделать что-нибудь, выходящее из ряда обыкновенных вещей, — человек с такой душою не мог оставаться в неизвестности; напротив, так как настроение его духа точь-в-точь сообразовалось с стремлениями его народа, было им родственно, то он должен был явиться вождём его и двинуть его силы к совершению чего-нибудь нового. ещё когда он был юношей, в голове его родилась мысль, или по крайней мере проблески мысли — крепче соединить силы своей нации и потом, устремив их на Империю, год от году всё более слабеющую, отнять у неё выгодную для поселения землю и в ней основать независимое царство.Мало-помалу он приобретал вес у готов и во мнении их заслонил собой других вождей; а с этим вместе всё более росла его мысль. Когда, после похода готов против Евгения, Аларих, участвовавший в этом походе и имееший случай видеть и изучить военное искусство римлян, явился во главе нации, тогда он окончательно решился приводить эту мысль мало-помалу в исполнение и с этих пор он приобретает важное историческое значение.