История Стилихона

Отец Стилихона был происхождением вандал и занимал в Восточной Империи в царствование Валента одну из важнейших воинских, должностей [2] Он был суров и строг с подчинёнными, и любовь его, казалось, сосредоточивалась на единственном его сыне: он ничего не щадил, чтобы воспитать Стилихона по обычаям римлян, и сам завимался развитием его телесных сил. По мере того, как Стилихон подрастал, отец всё более и более убеждался, что сын его пойдет далеко, и он не мог нарадоваться, когда тот наконец стал юношей. Это было со стороны отживающего старика не увлечение его родительского сердца; нет, было бы совершенно справедливо думать так о Стилихоне и со стороны всякого, руководимого одним беспристрастно-холодным рассуждением. С прекрасной наружностью соединена изворотливость и гибкость ума, пылкое воображение, столь свойственное варварским народам. Стилихон ещё в самой ранней молодости привлек к себе внимание и уважение многих. Он был так хорош, что народ сбегался смотреть на него: он был умён и ловок, речь его отличалась такой силой и остроумием, что его мнение о том или другом предмете, о том или другом случае, бывало законом для молодёжи. Впрочем, он не находил удовольствия в буйных ночных пирах, в которых проводили время богатые молодые люди того времени; не по сердцу пришлись ему и те беззаботные кружки молодых людей, которые собирались в Афинах слушать уроки софистов и риторов, среди которых и он, следуя обычаю века, жил несколько времени; не лежала у него душа и к диалектическим и софистическим тонкостям, которыми тогдашние учёные образовывали юношество и которыми завершалось высшее образование молодого человека; к неистовым рукоплесканиям, которые весьма часто оглашали аудитории и прерывали речь наставников; к заманчивой борьбе партий, на которые разделились кружки тогдашних студентов и из которых каждая, избрав себе профессора, старалась превзойти остальные численностью, влиянием, удальством; наконец к обедам, которые давал профессор своим студентам, доставлявшим ему гонорарий, и на которых учёные прения сменялись часто разгульными песнями. У Стилихона и в эту пору его жизни натура была настолько крепка, чтобы не увлечься этим обольстительным потоком, уже в эту пору жизни ум его был настолько положителен, чтобы увидеть всю тщету этой жизни; способности его развились так скоро и были так хороши, что ему нужно было не много времени и труда, чтобы усвоить всю сухость и бесплодность тогдашней учёности; а между тем он чувствовал потребность в деятельности, к тому же был честолюбив: ему хотелось как-нибудь выдвинуться из толпы. Не мудрено, что сын знатного генерала и обладающий такими качествами вскоре появился при Дворе Валента; там он был замечен императором, который, вероятно в награду за какой-нибудь подвиг, вскоре возложил на него важное поручение: несмотря на свою молодость, Стилихон был отправлен послом к персам для заключения с ними союза. Это было вскоре после того, как кончилась неудачная для римлян война с персидским царем Сапором за замещение армянского престола.

Прекрасный, статный молодой римский легат, прибыв в Ктесифон, очаровал своим умом важных персидских вельмож. Народ изумлялся той необыкновенной физической силе и ловкости, которые он показывал на охоте вместе с придворными за дикими зверями; а мужественная красота его заставляла биться сильнее обыкновенного сердце не одной персианки [3]. Сделав столь выгодное для себя впечатление на персов, Стилихон умел склонить в пользу Константинопольского Двора многих вельмож; посольство его увенчалось желанным успехом: так как при Ктесифонском Дворе тяготились войною и желали спокойствия, то мир был заключён скоро. Этот мир тем скорее должен был возвысить Стилихона, чем был необходимее для Империи в это время: потому что вскоре римляне должны были вступить в борьбу с гораздо сильнейшим врогом, чем персы, — с готами.

Это было не первое вторжение в области Римской Империи со стороны германцев [4]. Борение Рима с ними началось уже давно; начало его не предвещало германцам той великой будущности и высокой роли, которые, по воле Провидения, достались им впоследствии. Сначала, когда германцы разделялись на множество мелких племён и поколений, вторжения их из дремучих лесов прирейнских в области Империи не сопровождались важными результатами ни для них самих, ни для римлян. Поднимая в первый раз руку на германцев, Рим видел в них только новых людей, не узнавал приближения новых времён и с ними нового порядка вещей. Римский народ так долго жил своею собственной, самостоятельной жизнью, у него было так много веры в свое величие, что не мог он тотчас же почувствовать всю великость опасности, приходившей извне, не мог тогда же привести в своё сознание мысль, что не вечно даже и его всемирное владычество.