История Стилихона

Положение Империи в начале 395 года, невзирая на все меры и усилия, которые предпринимал Феодосий к его улучшению, было крайне затруднительно. Хотя варвары постоянно были поражаемы то им самим, то Стилихоном, но сила их не была сокрушена. Они были слабы потому, что были разделены между собою вследствие политики римского правительства; но кто мог поручиться, что они никогда не соединятся в одну массу и не будут тревожить Империю? Притом же всё внимание Феодосия было устремлено преимущественно на пограничные варварские дружины, жившие по Дунаю и верхним частям Рейна. Но в глубине севера и на отдаленном востоке лежали новые слои варварских народностей [14], которые, будучи оставлены без внимания правительством в тяжёлое время Империи, жили по всей своей воле и всё с большей и большей силой напирали на государство, подвигаясь всё ближе и ближе к его центру.

А что было внутри Империи? Там в то время, как она с отчаянным усилием отбивалась от внешних врагов и видела вновь грядущие опасности отвне, происходило разложение беспримерное. Там войско совершенно отделилось от народа и не жило с ним одной мыслью; даже легионы не хотели иметь ничего общего между собою, так что каждая армия, — Британская, Германская, Испанская, — желала себе полной самостоятельности и подчинения своей власти целого народа. Мы видели, как войско самовольно провозгласило императором Максима, как солдаты умертвили Грациана и потом Максима.

Эти факты, кажется, достаточно оправдывают нашу мысль. Впрочем, в своем месте мы не замедлим объяснить это дело подробнее.

Нисколько не благоприятнее для Империи смотрели друг на друга и различные ее провинции. В это время во всех покорённых римским оружием странах сознавалась мысль, что приходит конец римскому владычеству, являлось желание самостоятельной жизни, вне зависимости от Рима.

Особенно это замечалось на Востоке, который, как мы увидим, явно стремился отделиться от Запада и идти своей, особой дорогой.

Не мудрено, впрочем, что между войском и народом было такое разъединение. Единство жизни и действий в различных армиях какого бы то ни было государства, единство всего войска с народом может быть только тогда, когда чувство народности с одинаковой силой проникает и прохватывает, так сказать, все сословия в государстве. А могло ли это быть, могло ли не истощиться к рядах римского войска это чувство, когда обе армин - и Восточная и Западная, на которые главным образом теперь было разделено всё войско, были, как уже нам известно, наполнены варварами; когда высшие должности, и военные, и гражданские, и придворные, были заняты варварами? Варварский элемент должен был ещё более усилиться с поселением внутри Империи готов и некоторых других варварских дружин [15]. Он, вопреки ожиданиям Феодосия Великого, не слился с римлянами; но удержал все свои национальные особенности, сделался господствующим в Империи. Все важнейшие дела в Империи решали варвары.

Против Максима воевали варвары, битву с Евгением решили варвары; Стилихон начальствовал также над ними в походах против варваров. Остаток чистых римлян был слаб, даже ничтожен в сравнении с варварским элементом; вся его реакция против варваров ограничивалась покуда одиними втайне составленными и бесплодными замыслами и обвинением варваров в невежестве и разврате. Таким образом Римская Империя в это время была Варварской Римской Империей; из римского оставался только механизм государственного устройства, одни формы управления империей, в которых выражались обязанности различных должностных лиц и проявлялись отношения разных провинций, сословий и чинов между собою и к императорской власти; лица же, двигавшие механизмом, управлявшие той или другой частью Империи, той или другой частью служебной деятельности, вожди, министры, префекты, всё это и остальное было варварское. Империя была похожа на варвара, одетого в римскую тогу.

Если варвары занимали высшие должности в государстве, если сами римляне вели развратную жизнь, то понятно, что бескорыстного служения на пользу Империи ожидать от чиновников было трудно. Варвар, получавший какое-нибудь место, видел в нем средство к удовлетворению своего честолюбия и нисколько не помышлял о пользе общей; всё его старание клонилось к тому, чтобы казаться римлянином, Римлянин-сановник не лучше смотрел на вверяемую ему должность: потому что ему требовалось очень много денег, чтобы покрыть издержки пышной жизни. Естественным следствием такого взгляда на государственную службу было то, что всякий старался получить подоходнее местечко: развился обычай покупать должности [16]. Купивший себе известное место обыкновенно заботился вознаградить себя за издержки, понесенные им при полученин его. И это делалось, разумеется, за счёт места.