История странной любви

– Поздновато возвращаетесь. Я вот тут покушать сообразил, – сделал он приглашающий жест в сторону кухни.

Там, на столе, стоял овощной салат и почищенная селедка. В кастрюле на плите давно остыла картошка, в духовке та же участь постигла курицу.

– Сейчас я все подогрею. – Матвей по-хозяйски зажег плиту.

– Давай обойдемся без «Москва слезам не верит». Ты не Гоша, а я – не несчастная баба.

– Нет? – Он пристально посмотрел на Вику.

Она выдержала взгляд.

– Нет.

– Хорошо, как скажешь. – Переход на «ты» прошел быстро и безболезненно. – Есть не будешь?

– Лучше выпьем. – Вика открыла морозилку и достала бутылку водки. – И поговорим.

– А не боишься? – Матвей с интересом рассматривал женщину. Привела в дом незнакомого мужика – в общем-то ясное дело, что бомжа. Можно сказать, поселила у себя, доверила квартиру (немаленькую и небедную). Еще и выпивать с ним собралась. То ли дура, то ли терять нечего, то ли и то, и другое.

Вика громыхнула бутылкой, поставила на стол две хрустальные рюмки, наполнила до краев.

– А я пуганая. – Она одним махом осушила стопку, плюхнулась на стул, уронила голову на руки и расплакалась.

– Э-э-э… – Матвей ткнул хозяйку в плечо. – Ты чего, а? Я обидеть не хотел, ты извини…

Рыдания становились только громче, сквозь всхли– пывания Матвей смог разобрать только:

– Да при чем тут ты вообще!

Он решился погладить женщину по голове. И поймал себя на мысли о том, как давно этого не делал. Как давно его пальцы не прикасались к шелку ухоженных женских волос. Она не дернула головой и не сбросила его руку, но плакать не перестала. Матвей начал уговаривать ее, как маленькую:

– Конечно, я здесь ни при чем. Это все он, да? Все из-за него, правда? Я понимаю, милая, понимаю, хорошая. Он гад, а ты ни в чем не виновата, правильно? Ты поплачь, поплачь, легче станет. Может, он и одумается, и поймет, и вернется этот твой Сережа…

Плач оборвался. Вика подняла голову и посмотрела на Матвея красными, но полными не слез, а недоумения глазами:

– Кто?

– Сережа. Его ведь Сергеем зовут, последнего-то твоего.

Он смутился, пробормотал чуть слышно:

– Ты сама альбомы подписывала.

Она засмеялась. Сначала тихо, потом все громче и громче и наконец разразилась таким оглушительным, заразительным смехом, что и Матвей сначала улыбнулся, а потом выдавил из себя какое-то бульканье, мало похожее на смех, но все же таковым являвшееся. Он смеялся, как мог. Хорошо, что еще мог, еще попробовал. Он так давно этого не делал, что вполне мог и забыть, как это делается. И закружилось, и завертелось, и понеслось! И уже было не остановить, не удержать, не воспрепятствовать…

Они уже сидели рядом и хохотали – безудержно, запрокинув головы и хватаясь за животы. Она махала головой и вытирала вновь выступившие, но уже от смеха слезы. Он стучал кулаком по столу и зачем-то все время повторял:

– Ой, я не могу – Сережа!

Вика остановилась первой, оборвала буквально на полузвуке, вытерла щеки рукавом дорогой блузки, снова налила себе водки, выпила и сказала, как отрезала:

– Сергей тут совершенно ни при чем!

– Ладно, – легко согласился Матвей и спросил, будто между прочим: – А кто тогда?

Вика шмыгнула носом, вздохнула, молча осушила третью рюмку. Так же молча Матвей встал и убрал бутылку назад в морозилку. Она бросила на него убийственный взгляд, но возражать не стала.

– Так кто же? – уже требовательно поинтересовался Матвей. Он понимал, что она может послать его куда подальше. А если и не пошлет, то, скорее всего, просто не станет с ним откровенничать. Кто он такой? Бомж. Социально опасный элемент. Человек без средств и документов. Отличная кандидатура для излития души…

Наверное, Вика именно так и подумала, потому что, испустив тяжелый вздох, ответила:

– Проблемы на работе. Инвесторы слишком долго думают. Это плохой признак.

– Да? А по-моему, – Матвей решил рискнуть, – отсутствие в доме твоих детских фотографий – признак похуже.

Риск оказался неоправданным.

Вика вспыхнула, вскочила из-за стола, перевернув на пол миску с салатом, и, хлестнув Матвея кратким: «Это не твое дело!» – скрылась в ванной. За те двадцать минут, что она рыдала у открытого крана (у Матвея не было сомнений в том, что она занималась именно этим), он успел убрать на кухне, переодеться в свои старые лохмотья и даже повернуть замок входной двери. Он почти закрыл ее, когда услышал за спиной:

– Ты куда?

– Домой.

Он буркнул неохотно, сквозь зубы. Но она не побоялась обидеть, уточнила:

– Разве у тебя есть дом?

Дома у Матвея не было, и он сказал правду:

– Был когда-то.

– Расскажешь? – Женщина смотрела на Матвея красными, заплаканными глазами. Она не просила, но голос звучал так глухо и так невыразительно, что только самый бесчувственный и равнодушный человек не смог бы разглядеть в нем старательно спрятанную надежду.

Вика пропускала Матвея вперед. Что ж, иногда правильнее пренебречь джентльменскими манерами. Бутылка снова перекочевала из морозилки на стол, и после нескольких рюмок и пары картошек Вика узнала историю своего гостя.