История сыска в России. Книга 2

Однако Бурцев указывает и на наличность у него осведомителя в Париже и несколько раз возбуждает вопрос о необходимости этому местному корреспонденту уплачивать деньги. Вместе с тем от агентуры много раз получались указания, что у Бурцева есть сношения с кем-то из служащих в консульстве. Причем необходимо пояснить, что под словом “консульство” в эмигрантских кругах Парижа подразумевают все учреждения, помещающиеся в здании посольства, в том числе и заграничной агентуры.

В подтверждение этого агентура сообщила следующие факты: месяца два тому назад агентура была свидетельницей разговора Бурцева по телефону с неизвестным агентуре лицом, которое Бурцев уговаривал прийти к нему на квартиру, гарантируя полную безопасность; на полученный отказ Бурцев назначил этому лицу в 8 часов вечера свидание в кафе. Через некоторое время Бурцев тем же лицом, которое отказалось придти на свидание, был вызван к телефону. Во время этого же разговора означенное лицо благодарило Бурцева за присланные ему 500 франков и письмо. По одним агентурным сведениям лицо это с Бурцевым незнакомо и поддерживает с ним сношения через какого-то литератора. После этого агентура узнала, что это лицо близко стоит к Сушкову (Сушков заведовал канцелярией бюро парижской “охранки”), причем эта фамилия была названа самой агентурой. Из другого агентурного источника были получены указания, что Бурцев заплатил кому-то из дающих ему в Париже сведения о деятельности заграничного бюро 500 франков…

Далее Красильников в отпуске своего рапорта вычеркнул очень интересное место, живо рисующее жизнь “охранки”. В этом месте он писал: “Помимо агентурных указаний, имеются еще следующие данные, говорящие за возможность передачи сведений из парижского бюро, а именно:

1. Леруа сказал Жоливе (Леруа — француз, агент Красильникова, перешедший к Бурцеву; Жоливе — агент Красильникова, освещавший Бурцева), что Департамент полиции извещен о намерении его написать свои мемуары о своей службе в заграничной агентуре, тогда как об этом Департаменту полиции доложено не было, хотя я получил об этом указание из местного французского источника, а, кроме того, сам Жоливе рассказывал Сушкову, когда последний по моему поручению ездил к нему в Сини-Лаббей условиться о свидании со мною.

Когда Жоливе обратился ко мне с предложением своих услуг и просил ему ответить в Сини-Лаббей, где он тогда находился, я, не желая ему писать, послал к нему Сушкова условиться относительно свидания со мною. В разговоре с Сушковым, между прочим, Жоливе сообщил о полученном им предложении напечатать свои мемуары о службе в русской полиции. Сведения об этом имелись и у меня из местных источников, причем я их Департаменту полиции не докладывал, ввиду того что вслед за этим мне было сообщено о том, что мемуары эти были признаны Альмерейдой (редактор журнала “Красная книга”) неинтересными, почему и мысль о напечатании их была оставлена.

По прибытии в Париж, приблизительно через неделю, Жоливе при свидании со мною рассказал, между прочим, что Леруа ему говорил, будто о напечатании им мемуаров было телеграфировано в Департамент полиции.

2. Когда мною было получено сведение о тяжкой болезни Леруа, заболевшего рожистым воспалением, то как-то, будучи в бюро, я в присутствии Сушкова и Биттар-Монена, обратившись к последнему, сказал: “Вы знаете, Леруа серьезно заболел; у него рожистое воспаление, и опасаются заражения крови”. При этом кто-то из нас, кто не помню, я ли или Биттар-Монен, сказал: “Хоть бы он от этого подох”. Кроме нас троих, в бюро в это время в этой комнате никого не было. Из других комнат о том, что говорится в одной, ничего услыхать нельзя.

На первом же свидании с Жоливе последний передал мне, что будучи у Леруа и высказывая ему сочувствие по поводу его болезни, сказал ему, что в таком виде его не узнали бы агенты из посольства, которые, вероятно, не знают о его болезни. На это Леруа сказал, что им это отлично известно, что по этому поводу, говоря о нем, были даже сказаны следующие слова, и тут же дословно повторил приведенную выше фразу.

Задаваясь теперь вопросом, кто может быть в сношениях с Бурцевым, приходится совершенно исключить служащих в самом консульстве, несмотря на указания агентуры, что корреспондент Бурцева является будто бы служащим в консульстве. Никто из служащих консульства в помещение заграничной агентуры, в отсутствие чинов последней, не входил. Если кто-нибудь из них изредка и заходит, то только по какому-либо служебному делу и обращается за справками ко мне или к кому-нибудь из чинов канцелярии, доступа к делам и переписке эти лица, безусловно, не имеют. То же самое можно сказать и о чинах дипломатической канцелярии посольства К делам заграничной агентуры имеют касательство, кроме меня, Сушков, Мельников и Бобров. Биттар-Монена приходится исключить как лицо, незнакомое с русским языком”.